Шрифт:
– Не говорили ли вы вашей тетке Маргарите Морен, что вам предлагают большую сумму за то, чтобы вы подсыпали яд в суп господина Марселанжа?
– Нет, не говорил.
– Считаете ли вы свою тетку достойной женщиной? Может ли она обманывать членов суда?
– Нет.
В эту минуту Маргарита Морен вдруг вскочила со своего места и прокричала:
– Господин председатель, велите посадить его в тюрьму! У него в руках в день убийства была цепь собаки!
Никакими словами нельзя передать эффект, произведенный этим спонтанным признанием тетки Арзака. Публика заволновалась, даже судьи и присяжные пришли в смятение. Едва не опрокинутый этим неожиданным ударом, Арзак мало-помалу совладал с собой, и его лицо, на секунду исказившееся от страха, вновь приняло твердое и решительное выражение.
Жак также сохранял непоколебимое спокойствие, и никто не знал, какая буря бушевала в его душе. Он побледнел, когда суду вдруг предъявили цепь несчастной собаки, и тотчас вспомнил свои же слова: «Смерть Юпитера принесет нам несчастье». Мари Будон, дрожа от нетерпения и ужаса, вдруг засомневалась, что Арзак выиграет этот поединок. Наконец снова воцарилась тишина. Председатель возобновил допрос и, обратившись к Маргарите Морен, сказал:
– Вы продолжаете утверждать, что ваш племянник говорил вам об отравлении господина Марселанжа?
– Говорил, — ответила Маргарита Морен.
– А вы, Арзак, — спросил председатель молодого пастуха, — говорили ли вы Пьеру Морену, вашему дяде: «Я знаю то, чего не скажу, даже если бы мне захотели отрубить голову?»
Нисколько не смутившись, Арзак спокойно отвечал:
– Я сказал это в шутку.
– А я воспринял это всерьез, — ответил Пьер Морен.
Председатель снова обратился к Арзаку, убедив его в том, что любая его ложь принимается и что он легко дурачит членов суда.
– Арзак, не говорили ли вы бригадиру Жеранту, который убеждал вас сказать правду: «Я пока еще ничего не могу сказать?»
– Нет, не говорил, — ответил Арзак.
– Говорил! — закричал бригадир Жерант.
– Арзак, — продолжал председатель, спокойствие и внешнее легковерие которого начинали удивлять публику, — не говорили ли вы вашему отцу и Жаку Сулону, что вы боитесь Жака Бессона и его братьев и что все это ничем хорошим не кончится? Не говорили ли вы Гильону: «Ах! Если бы кто-нибудь выстрелил в Марселанжа, он получил бы хорошую награду!» — а бригадиру Полю — что вы бы сказали все, если бы вам дали хорошее место?
На все эти вопросы раздраженный Арзак ответил с гневом и упрямством:
– Нет, нет и нет!
– Знали ли вы, — бесстрастно продолжал председатель, — что Бессон грозил косой господину Марселанжу?
– Я об этом слышал.
– Говорили ли вы вашему дяде, что вы это видели?
– Нет. Как это я мог видеть, когда меня в Шамбла-то и не было?
Терпение председателя истощилось. Устремив на Арзака строгий взгляд и повысив голос, он сказал:
– Вы лжете, вы отпираетесь от всего, что подтверждают многочисленные свидетели. Суд не может принять ваши показания. Еще раз прошу вас, говорите правду.
По этим словам и по тону все поняли, что настал решающий момент, и публика напряженно ждала ответа Арзака. Мари Будон опасалась, что пастух, осознав последствия своей лжи, проявит благоразумие и, прислушавшись к советам судей, отступится и скажет правду, а правда… Служанка бледнела от одной мысли об этом и, затаив дыхание, ждала слов, от которых зависели жизни четырех человек.
– Арзак, — продолжил председатель после некоторого молчания, — говорите правду.
– Это-то я и делаю, — ответил Арзак ясным и твердым голосом. — Я говорю правду.
– Терпение суда, которое вы столь долго испытывали, иссякло! — объявил председатель.
Обратившись к бригадиру Жеранту и его подчиненным, он сказал:
– Жандармы, арестуйте свидетеля!
Подошли два жандарма и положили руки на плечи Арзака. Пастух, не показывая ни волнения, ни страха, ни малейшего желания взять свои слова обратно, вышел с жандармами в дверь, которая вела из зала суда в тюрьму.
XXIV
Графиня с дочерью стояли у окна в течение почти четырех часов, молча глядя на вход в здание суда. Им не оставалось ничего другого, как ждать. Они могли лишь гадать о том, что происходило внутри, трепеща от одной мысли, что скажут свидетели, подкупленные Мари Будон, особенно Арзак, который очень много знал. Наконец после томительного ожидания они увидели, как публика вышла из суда и начала расходиться.
– Я не вижу Мари, — прошептала графиня. — Что же там происходило?
– Не знаю, — сказала госпожа Теодора. — Но люди, кажется, не очень взволнованы.
– Что они говорят? Я прислушиваюсь и ничего не могу разобрать.
Они прислонились к окну, стараясь различить несколько слов.
– Я несколько раз слышала имя Арзака, — проговорила госпожа Марселанж, бросив на мать тревожный взгляд.
– И я тоже, — заметила графиня и мрачным голосом прибавила, хлопнув ладонью по подоконнику: — Негодяй! Он все рассказал!