«Ты читал, представлял, полагал — добро! Отойди-ка от Райских Врат:

Тут слишком тесно, чтоб так вот торчать, болтая про все подряд!

Речами, что одолжили тебе соседи, священник, друзья,

Делами, взятыми напрокат, блаженства достичь нельзя!

Пошел-ка ты, знаешь, к Владыке Тьмы, изначально ты осужден,

Разве что вера Беркли-сквера поддержит тебя, Томлинсон!»

............................................................

Вновь за волосы дух его взял и от солнца к солнцу понес,

Понес его к главному входу в Ад, сквозь скопища скорбных звезд.

Одни от гордыни красней огня, другие от боли белы,

А третьи черны, как черный грех, незримые Звезды Мглы.

Где путь их лежит, не сошли ли с орбит — душа не видит ничья,

Их мрак ледяной отрезал стеной от всех пространств Бытия!

А ветер, веющий меж миров, просвистал мертвеца до костей,

Так хотелось в Ад, на огонь его Врат, словно в двери спальни своей!

Дьявол сидел меж отчаянных душ (а был их там легион!)

Но Томлинсона за шлагбаум впустить отказался он:

«Ты разве не слышал, что антрацит дорожает день ото дня?

Да и кто ты такой, чтобы в пекло ко мне лезть не спросясь меня?!

Ведь как-никак я Адаму свояк, и вот — презренье людей

Терплю, хоть и дрался за вашего предка с наипервейших дней!

Давай, приземлись на этот шлак, но будь откровенен со мной:

Какое зло ты творил, и кому в жизни твоей земной?»

И поднял голову Томлинсон, и увидал в ночи

Замученной красно-кровавой звезды изломанные лучи.

И наклонился вниз Томлинсон, и разглядел во мгле

Замученной бледно-молочной звезды свет на белом челе…

«Любил я женщину, — молвил он, — и в грех меня ввергла она,

Она бы ответила за меня, если истина Вам нужна…»

«Ну, то, что ты не устоял — отличнейший пример,

Но мы с тобой у Адских Врат, и тут — не Беркли-сквер!

Да пусть бы мы высвистали сюда хоть всех потаскушек твоих,

Но всяк за свой отвечает грешок, а по твоему — одна за двоих?»

Был ветер, веющий меж миров, как нож ледяной впотьмах…

И начал рассказывать Томлинсон о грешных своих делах:

«Я раз посмеялся над верой в любовь, два раза — над тайной могил,

Я трижды Богу шиш показал и почти вольнодумцем прослыл!»

Дьявол подул на кипящую душу, отставил и молвил так:

«Думаешь, мне уголька не жаль, чтобы жарить тебя, дурак?

Грешки-то грошовые! Экий болван!

Ты не стоишь и меньших затрат,

Я даже не стану будить джентльменов, что на жаровнях спят!»

И огляделся Томлинсон, и страшна была пустота,

Откуда летели бездомные души, как на маяк, на Врата.

«Так вот я слыхал, прошептал Томлинсон, — что в Бельгии кто-то читал,

О том, что покойный французский граф кому-то такое сказал…»

«Слыхал, говорил, читал — к чертям! Мне б что-нибудь посвежей,

Хоть один грешок, что ты совершил ради собственной плоти своей!»

И тряся шлагбаум, Томлинсон в отчаянье завопил:

«Ну впусти же: когда-то супругу соседа, кажется, я соблазнил!»

Ухмыльнулся Дьявол, и взяв кочергу, в топке пошуровал:

«Ты в книжке вычитал этот грех?»

— «О, да,» — Томлинсон прошептал.