Шрифт:
В жизнеописании этих людей сказано: «Бо И и Шу Ци — сыновья государя страны Гучжу. Отец их хотел, чтобы после него на престол взошел Шу Ци. Когда отец умер, Шу Ци уступил трон Бо И. Бо И сказал: «Таков был приказ отца». Вслед за этим он удалился, удалился и Шу Ци, не захотевший принять престол, и люди этой страны посадили на престол среднего брата. Бо и Шу Ци, услышав, что князь Запада Чан [150] хорошо умеет обращаться со старыми людьми, решили, почему бы им не направиться к нему, не отдать себя в его распоряженье? Когда они прибыли, князь Запада уже умер. Воинственный князь поставил на воз его деревянную табличку [151] и дал ему титул Просвещенного князя. Направился к востоку, чтобы напасть на тирана Чжоу. Бо И и Шу Ци пали ниц перед его конем и обратились с уваженьем, говоря так: «Когда отец умер и еще не похоронен, и вдруг браться за щиты и копья, может ли это быть названо сыновьим благочестьем? Будучи слугой своего государя, его убить, может ли это почесться нравственным поступком?» Стоявшие слева и справа хотели их заколоть, но верховный граф Тай гун [152] сказал: «Это — люди чести». Поднял их и увел. Воинственный князь успел смирить иньский бунт, [153] и вся страна под нашим небом признала владычество Чжоу. А Бо И и Шу Ци устыдились его. Решили, что по чести не будут есть чжоуской крупы. Скрылись от всех на горе Шоуян, питались там злаками вэй, дошли до голодного истощения и скончались. Сложили песнь, слова которой гласили: «Взойдем на ту мы Западную гору, гору, да! И будем рвать там горный вэй! Насилье сменять на насилье, насилье, да! Не поймет он, что нельзя. Святой земледелец Шэнь Нун, государи и Юй, и [154] вдруг исчезли они, исчезли, да! Мы оба куда же, к кому же пойдем? Горе, о горе! Уходим, уходим, да! Конец нашей жизни-судьбе»! — и умерли от голода на горе Шоуян. Если из этого всего исходить, то как? Жила в них обида или нет?
150
Князь Запада — прижизненный титул главы племенного союза чжоусцев Цзи-ли Чана, известного в истории уже под своим посмертным титулом Царя Просвещенного — Вэнь-вана.
151
Воинственный князь поставил на воз его деревянную табличку — «Князь Запада» Чан, долгие годы терпеливо готовившийся к войне со своим сюзереном — иньским Сыном Неба, не смог, завершить дело всей жизни — он умер незадолго до начала похода. Считая исполнение воли отца более важным; чем соблюдение траура, его наследник, будущий основатель чжоуской династии, «Воинственный владыкй» У-ван начал этот победоносный поход без всяких отсрочек. Обращаясь к войскам, он сказал: «Если я одолею Чжоу (иньского Сына Неба Чжоу Синя), то не своей великой силой, а лишь благодаря тому, что Просвещенный государь был безгрешен; если же Чжоу одолеет меня, то не за грехи Просвещенного государя (отца моего), а лишь потому, что я, ничтожный, недостоин победы». Деревянная табличка, о которой упоминает здесь Сыма Цянь,— это пристанище земной души покойного. Обычно поминальные таблички стоят в храме предков, но здесь выступающий в поход Воинственный владыка берет ее с собой, дабы душа покойного отца возрадовалась победе и тут же, в стане поверженного врага, получила свои жертвы. По другой версии, выступая в поход, Воинственный владыка усадил в колесницу само тело только что опочившего отца, чтобы тот мог лицезреть гибель своего заклятого врага.
152
Верховный граф Тай-гун (XI в. до н. э.) — первый министр и наставник основателя чжоуской династии -«Царя Просвещенного» (Вэнь-вана). С Цзян Тай-гуном (Цзян Цзы-я) связан целый ряд красивых легенд. В среде ученого сословия популярностью пользовался рассказ о том, как, проезжая по берегу реки Вэй, царь разговорился с простым стариком-рыбаком. Этот рыбак, будущий верховный граф Тай-гун, настолько поразил царя своей мудростью, что тот немедля сделал его своим первым советником. Многих утешала мысль, что даже великому Цзян Тай-гуну пришлось ждать своего часа до глубокой старости, однако «истинный талант» не затерялся. Другие скорбно писали в своих стихах: «Тай-гун все еще не повстречал Царя просвещенного», прозрачно намекая, что их собственный талант не оценен по достоинству. В народной же мифологии Тай-гун превратился в могущественного мага, охранителя от злых духов.
153
Воинственный князь успел смирить иньский бунт — видимо, имеется в виду восстание уже побежденных, но не желавших смириться с поражением иньских племен, происшедшее в XI в. до н. э.
154
Святой земледелец Шэнь Нун, государи и Юй, и Ся — совершенномудрые правители древности, эталон конфуцианской добродетели.
ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ.
НАРОДНЫЕ ПЕСНИ ЮЭФУ
В китайских письменных собраниях сохранилось уникальное сокровище устного поэтического творчества — записи нескольких сот народных песен, сделанные на рубеже нашей эры. Все такие тексты называются «стихами юэфу», по имени императорской «Музыкальной Палаты» («Юэфу»), которая ведала сбором, записями и редактированием народной поэзии. Истоки этого удивительного учреждения восходят ко времени возникновения в Китае единой централизованной империи. Объединитель страны Цинь Ши-хуан, печально известный тем, что первым в мире осуществил такие политические мероприятия, как сожжение неугодных книг и уничтожение сотен лучших представителей тогдашней интеллигенции, прекрасно отдавал себе отчет в силе идеологических методов воздействия на жителей империи. Беспощадно уничтожив всякое проявление свободной мысли, с одной стороны, с другой — он старался поставить всесильное Слово на службу новой власти. Еще при нем была организована Палата Великой музыки (Тайюэ), где на основе старых создавались новые духовные песнопения, призванные прославлять династию Цинь. После того как ее недолгое правление бесславно закончилось и к власти пришли ханьская династия, та поставила, если так можно выразиться, дело музыкальной пропаганды на более широкую основу. Преклоняясь перед далекой доциньской древностью, преемниками которой считали себя новые владыки, они пожелали продолжить старинную традицию записи песен, дабы, подобно древним государям, узнавать по песням «о неудачах и успехах собственного правления». Так в императорских хранилищах появилось множество текстов, казавшихся древнему китайцу отголосками «гласа Неба», предвестниками грядущих перемен в судьбах Поднебесной, зреющих до поры где-то в глубинах Мирозданья. Впрочем, интерес к предвестьям может угаснуть, если они становятся неблагоприятными. Видимо, поэтому на рубеже нашей эры, когда близился конец первой ханьской династии, «Музыкальная Палата» прекратила записывать «безнравственные» лирические песни, ограничив себя только культовыми песнопениями.
Из песен Юэфу
РОСА НА ДИКОМ ЛУКЕ [155]
Роса на диком луке
Так быстро высыхает!
Но, высохши теперь,
Назавтра утром
Опять падет...
А человек умрет,
Уйдет однажды...
Когда воротится?!
155
«Роса на диком луке» («Се лу») — по-видимому, лишь фрагмент более обширного древнего погребального песнопения.
О НЕБО!
О Небо Вышнее!
Познали мы друг друга — я и он,
Нам долгая судьба —
ей не ветшать, не рваться.
Когда у гор
не станет их вершин
И в реках
пересохнут воды,
Зимою
загрохочет гром,
Дождь летний
снегом обернется,
Когда с землей
сольются небеса —
Тогда лишь с милым
я решусь расстаться!
СКОРБНАЯ ПЕСНЯ
О скорбная песня — она как рыданье,
Взгляд в дали родные — почти возвращенье.
А мысли и думы
о брошенном доме
Теснятся толпою,
бредут вереницей...
Хотел бы назад —
там живых не осталось,
Хочу через реку —
но нет на ней лодки.
И думы, что в сердце,
не высказать словом:
Колеса повозок
в нем тяжко вертятся...
Сражаются к югу
от стен городских.
Подле южных стен кипит сражение,
Умирать под стеной северной...
Погибать всем в пустоши без похорон,
Только ворон станет мясом лакомиться.
За меня тогда
скажите ворону:
«Будь хоть ты
сперва скитальцу плакальщик!
В чистом поле
он погиб без похорон,
Не сбежит же от тебя гнилая плоть!»
Глубокая река,
река прозрачная,
И камыш-тростник
безлюден — тих...
Пали в битвах
скакуны могучие,
Кони тягловые
разбрелись со ржанием.
На мостах сторожки понастроены.