К сроку она и родила мальчика. Чёрнявенького, курчавые волосики которого уже от рождения были длинными и красивыми, как у отца.

Председатель ЧК в это время пошёл вверх по служебной лестнице и стал возглавлять Главное управление ЧК по Крыму.

Но он не стал забирать жену и сына в Симферополь, такой затёрханый и некрасивый после приморской Ялты, а старался сам, ежевечерне, приезжать домой. А если дела службы заставляли всё же остаться в Симферополе на ночь, звонил по телефону и неизменно, каждый день, присылал с адъютантом букет багровых роз. Она их так любила и всегда только сама ставила в вазу.

Так и шла жизнь. И наступил момент, когда она, напрочь, забыла о своей прошлой судьбе, о дерзновенном и бесстрашном Пепеляеве. Она не могла даже отчётливо вспомнить его лицо.

Более того, она убедила себя в том, что иной жизни у неё и не было и она всегда – если уж не пылко, как судьбу, любила, то уважала и испытывала большую привязанность к своему солидному и такому занятому мужу – она так называла Гольдберга даже в мыслях.

Он же её не просто любил, а боготворил. И была лишь одна потаённая страничка, которой он страшился даже сам, и предпринимал огромные волевые усилия, чтобы она не стала ей известной.

Суть её была в том, что он страшно, до лютой ярости, ненавидел Пепеляева за то, что тот был первым у его женщины, что тот – впереди его, такого могущественного и сильного, которому было подвластно всё, познал её любовь и страсть.

Эта ненависть так иссушала его душу, что он не выдержал и в один из дней пригласил в свой дом архиепископа, который, исподволь, сумел убедить и доказать молодой женщине, что та никаких обязательств, в силу создавшегося положения, перед своим первым мужем не имеет. Да и не известна его судьба, жив ли вообще?

И они вдвоём, после этой встречи, как-то успокоились вдруг и раскрепостились. Не было отныне прихоти, желания её, которые бы он не исполнил. Тем более – на земле мало было такого, что можно было для него возвести в ранг невозможного.

Сын их радовал. Учителя, самые лучшие, обучали его с малолетства языкам, игре на фортепиано, рисованию…

И ей казалось, что мальчик, по всем направлениям творческого развития, демонстрировал не то, что дарования, а подлинные таланты, серьёзные и они могли стать, в будущем, его основным занятием, призванием.

Ах, как она хотела явить миру нового Чайковского или, скажем, Репина, талантливого писателя, сродни Гюго – она очень любила Гюго и неплохо знала его творчество.

Все её намерения в этих направлениях поддерживал Председатель ЧК Крыма, её муж, который к шести годам сына уже изрядно затяжелел, хотя и хранил ещё видную и гордую осанку красивой головы, с пышными, вьющимися волосами, которые уже щедро выбелила седина. Но она ему очень шла и не портила породистого лица, на котором привычно лежала гримаса пренебрежения к окружающему миру, ко всем людям, которые были ниже его по занимаемому положению. И эта гримаса его оставляла только на пороге дома, в кругу любимой семьи.

Единственное, что вызывало у него недовольство собой – это большой живот, который ещё больше подчёркивался широким кожаным ремнём на шерстяной гимнастёрке.

И он, осознавая это, по настоянию своей жены, стал носить просторный френч, такой же, какой носил Вождь, что делало председателя ВЧК не только привлекательнее и стройнее, но и величественнее и значимее.

Никогда не носивший усов, он, к тридцать девятому году, отпустил их, причём, именно такие, какие были у Вождя.

И всегда гордился при этом, когда видел, что его подчинённые и просто знакомые, даже вздрагивали, встретясь с ним, так как сходство с Вождём было у него поразительное. Только ростом он был значительно выше того.

Вечер десятого мая тридцать девятого года ничем особым не отличался среди остальных.

Их мальчик, гордость отца и матери, завершал десятый класс, и они, за сытным и обильным ужином, обсуждали планы по устройству его будущего. Она и не заметила, как за последние годы на четыре размера увеличила всю свою одежду, но была, как всегда, даже сильно затяжелев, свежа и красива. Той отцветающей красотой греховных женщин, которая уже никогда не возвращается и отцветает ярко и пышно, очень быстро – раз и навсегда.

Во время ужина служка, в учтивом поклоне, передал на серебряном подносе, как было заведено у них, корреспонденцию.

Среди многих писем, документов, лежала визитная карточка французского писателя Жоржа де Пеппла, который был очень модным в Европе, ибо никто более правдиво не передал всю трагедию белого движения в России и, особенно, в Крыму.

Было такое ощущение, и председатель ЧК – и как участник тех событий, и как читатель французского писателя – понимал, что пишет очевидец этих страшных событий, суровых потрясений, сам перенёсший их и прошедший по своей страшной дороге, через все злоключения судьбы.