Я отнес чашку с кофе к телефону и снова позвонил Геде.

— Маркова.
–

— Это Честмир.

— Слава богу, — сказала с облегчением моя бывшая жена, — ты можешь ко мне приехать?

— Прямо сейчас?

— Немедленно!

Удивленный, я положил трубку. Она никогда не была паникершей и едва ли могла измениться за несколько дней. Выходит, очередной вечер этой странной недели для меня еще не кончился. Я снова натянул пальто и одним глотком допил кофе.

После закуски Бонди совершал серию набегов на вторые блюда, заботливо следя за неуклонным возрастанием крепости напитков. К концу вечера «Акция „Дог"» по спирали возвращалась в бар какого-нибудь отеля, где Бонди вновь курил сигару и смаковал коньяк. Набегов этих, а следовательно, и ресторанов, было четыре-шесть.

Вся Прага мысленно делилась толстяком на несколько гастрономических районов. В том, что самым любимым из них была Малая Страна, я не видел ничего особенного. Так же как и в том, что последняя «Акция» пришлась как раз на тот субботний вечер, когда убили Зузанку. Вот уже три недели, как Бонди держал пост в связи с напряженной гастрольной и фестивальной программой группы Добеша. Алиби Бонди подтвердила вереница официантов из семи малостранских кафе и ресторанов.

Понятно, почему он оставил машину перед домом Зузанки…

Я надел более теплое пальто, чем то, в котором был днем, и поднял воротник. К остановке мне пришлось бежать, потому что как раз подходил трамвай. Он был полупустой и холодный. В кармане пальто я нащупал журнал: недельной давности «Подружка», которую я еще не читал. Обычно я начинал с седьмой страницы, с рубрики, которую вел Томаш и которая повествовала о событиях в мире пражской популярной музыки.

«И конечно, весьма проблематичной представляется необходимость участия профессиональных звезд, — писал Том о фестивале политической песни, — возникает вопрос, не должны ли в рамках фестиваля состязаться лишь самодеятельные группы? Кроме того, внимание должно уделяться — пусть и к неудовольствию известной части публики — смысловой стороне исполняемых текстов, а не, к примеру, эффектным нарядам певцов».

Томаш не упускал возможности уколоть. Неудивительно, что Зузана не любила его. И не она одна. Свои претензии к публицистике Тома, посвященной музыкальным фестивалям, не скрывал и Милонь Пилат. По ассоциации мне пришла на ум позавчерашняя невеста Милоня. Как бы мне найти себе такую вот нормальную девушку… Если, конечно, эту можно считать нормальной…

Я самокритично вынужден был признать, что не подошел ни редактору Марковой, ни — пусть и по другой причине — Зузанке Черной. Хотя… Подобные рассуждения всегда портили мне настроение. Дочитав статью Гертнера, я перевернул страницу. Рубрика «Советы тетушки Беты». «Если вас бросил парень…» Над письмами, адресованными читательницами «Подружки» тетушке Бете, работала практически вся редакция. Только этим мог объясняться тот факт, что в одном номере «Подружки» тетушка Бета советовала отчаявшейся девице упрятать с помощью соответствующих организаций коварного парня за решетку, а в другом рекомендовала проявить терпение и снисходительность. Причуды Беты зависели от того, кто водил ее пером. Это могли быть, к примеру, Томаш или моя бывшая жена. А в том, что в сердечных делах воззрения Томаша сильно отличались от взглядов терпимой Геды, сомнений быть не могло. Сомнения оставались на долю читательниц «Подружки», глотающих тетушкину страничку.

На Вацлавской площади пришлось подняться с места, потому что трамвай был уже переполнен. Я снова засунул журнал в карман и попытался представить себе, зачем это я так срочно понадобился моей бывшей жене. Она, очевидно, начала меня разыскивать после обеда, потому что до одиннадцати я был дома и общался с капитаном.

Я вышел из трамвая и направился по пустой улице к Гединой вилле. У нее горел свет, и я позвонил. Она мгновенно сбежала вниз, накрашенная и одетая явно не по-домашнему.

— Ну и долго же ты, — укоризненно приветствовала меня Геда.

— Кататься на такси никаких денег не хватит, — объяснил я, — а на трамвае с Петршин — это всегда долго.

— Проходи же, — Геда примирительно взяла меня за руку, — у меня гости.

Эти самые гости должны были, очевидно, иметь какое-то отношение ко мне, а иначе зачем бы Геде звать меня? Я хотел ее спросить, но мы уже стояли у входа в Гедино гнездышко.

— Вы знакомы?

— Конечно, — улыбнулся я, пожимая руки Богунке и главному редактору Славику и абсолютно ничего не понимая.

— Ну, что новенького? — блеснула зубками Богунка. — Что изменилось с понедельника, пан Бичовский?

— Да будет тебе, — пожурил ее супруг и в порыве внезапного вдохновения пошутил: — Разве что погода несколько испортилась. Подмораживает.

Богунка засмеялась, Геда тоже, тогда и я в свою очередь улыбнулся. Я заметил, что перед этой троицей, сидящей вокруг круглого столика, стоят пустые рюмки. Причем чистые. Геда перехватила мой взгляд.

— Мы только что сели. Я было подумала, что это ты.

Славиковы намека не поняли, а мне стало ясно, что Геда их не приглашала.

— Во всяком случае, мы все одинаково трезвы, — светски заметил я, и Богунка захихикала.

— Посмотрим, надолго ли!

Геда поставила рюмку для меня и налила «Рондо». Славик, куривший вставленную в позолоченный мундштук сигарету, привычно сделал жене внушение:

— Послушай, Бодя, ты ведешь себя так, что можно подумать, будто ты ужасно много пьешь.

Бодя, не среагировав, одним глотком выпила кубинский ром. Глаза у нее полезли на лоб, и она икнула. Дали себя знать семьдесят градусов.