Шрифт:
10) Знаки отличия, из которых каждый несли штаб-офицеры с двумя обер-офицерами за ассистентов: а) ордена святого Андрея Первозванного; б) святого Александра Невского; в) святого Георгия 1-го класса; г) святого Владимира 1-го класса; д) Белого Орла; е) святого Станислава; ж) прусского Черного Орла; з) Датского Слона; и) Шведского Серафима; и) святой Анны 1-го класса; к) камергерский ключ; л) гетманская булава; м) гетманская сабля; н) жалованная шпага; о) венец золотой с бриллиантами; п) бант от портрета императрицы; р) фельдмаршальский жезл; с) гетманское знамя; ф) княжеская корона.
12) Гроб на черных дрогах, запряженных 8 лошадьми, в черных попонах, из которых каждую вел конюх в черной епанче и шляпе.
13) Парадная карета, покрытая черным сукном, запряженная 8 лошадьми, под черными покрывалами; при ней конюхи в парадных ливреях и черных епанчах.
14) Родственники покойного.
15) Шествие замыкали: эскадрон конвойных гусар, казачий полк великого гетмана и донской казачий полк князя Потемкина.
По совершении литургии преосвященный Амвросий, местоблюститель экзархии молдаво-валахской, вышел было сказать надгробное слово, но, зарыдав, не мог выговорить ни слова и возвратился в алтарь.
По окончании отпевания, когда запели «вечную память», сделав одиннадцать выстрелов, войска произвели троекратный беглый оружейный огонь.
Церковь огласилась рыданием присутствующих.
Штаб и обер-офицерам были розданы золотые кольца с именем покойного фельдмаршала.
Четырем полкам были розданы на каждого человека по рублю серебром.
Тело покойного оставалось еще на несколько дней в монастыре, а затем было перевезено в Херсон и 23 ноября положено в крепостной соборной церкви во имя святой Екатерины, в особом склепе, куда все желающие могли входить и служить панихиды.
Особенно горевали о Григории Александровиче солдаты.
— Покойный, его светлость, — твердили они, — был наш отец, облегчал нашу службу, довольствовал нас всякими потребностями; словом сказать, мы были избалованные его дети; не будем иметь подобного ему командира; дай Бог ему вечную память!
Но были люди, которые обрадовались смерти светлейшего князя.
Прежде всего — все придворные.
Рады были смерти Потемкина и его родственники, получившие от него огромное наследство в десять миллионов и неисчислимые художественные сокровища.
В память Потемкина государыня кроме памятника приказала изготовить грамоту с перечислением всех подвигов и хранить ее в соборной церкви Херсона.
В степях Бессарабии, на том месте, где умер «князь Тавриды», возвышается небольшая пирамида.
XXIII. Послесловие
Гигант пал.
Князь Тавриды, жизни и действительности которого мы посвятили наше правдивое повествование, отошел в вечность.
Остается сказать лишь несколько слов о судьбе оставшихся в живых второстепенных выведенных нами героев и героинь и о судьбе останков светлейшего князя Тавриды.
Эта судьба последних, как и жизнь и смерть русского Алкивиада, не из обыкновенных.
Калисфения Фемистокловна Мазараки не выдержала монастырского заключения и, не получая ответа от своей дочери, поняла, что последняя оставила ее на произвол судьбы.
Бывшая куртизанка загрустила, а через год с небольшим после приезда в монастырь утопилась в монастырском пруду.
Начальство монастыря, впрочем, приписало это несчастной случайности, и наложившая на себя руки грешница была похоронена по христианскому обряду и нашла успокоение от полной треволнений жизни на монастырском кладбище.
О судьбе матери Калисфения Николаевна узнала лишь после смерти Григория Александровича, кстати сказать, не очень ее огорчившей — она уже успела себе составить большое состояние.
Равнодушно узнала она и о том, что ее матери уже нет в живых. Эгоизм, почти нечеловеческий, нашел себе воплощение в этой красавице.
Возмездие, впрочем, не заставило себя ждать. Года через три после смерти Григория Александровича она увлеклась венгерцем — наездником из цирка, который сумел быстро обобрать красавицу и убежать с ее капиталом за границу.
К довершению несчастья, Калисфения Николаевна заболела. У нее сделалась оспа, поветрие которой было тогда в Петербурге.
Крепкий организм выдержал болезнь, но… она встала с постели уродом.
Когда она подошла к зеркалу, то невольно отшатнулась.
Изрытое лицо, глаза, лишенные ресниц, с воспаленными веками, поредевшие волосы сделали неузнаваемой за какие-нибудь два месяца очаровательную женщину.
Калисфения Николаевна зарыдала.
Это были первые серьезные слезы ее жизни — горькие слезы безнадежного отчаяния.