Хилари сделала глубокий вдох.

– Это похоже на то, что когда-то говорил мой муж, – осторожно заметила она.

– Ваш муж? – Питерс бросил на нее быстрый взгляд. – Это не Том Беттертон ли?

Хилари кивнула.

– О, это круто. Я не был знаком с ним в США, хотя несколько раз мы вполне могли бы встретиться. ZE-расщепление – одно из самых блестящих открытий нашей эпохи, о да, несомненно, снимаю шляпу перед вашим мужем. Он работал со стариной Маннгеймом, не так ли?

– Да, – подтвердила Хилари.

– Кажется, мне говорили, что он женился на дочери Маннгейма. Но вы, вне всяких сомнений, не…

– Я его вторая жена, – пояснила Хилари, слегка покраснев. – Он… его… Эльза умерла в Америке.

– Я помню. После этого он уехал работать в Британию. А затем исчез к возмущению англичан. – Он неожиданно рассмеялся. – Скрылся в никуда с какой-то конференции в Париже. – И добавил с неподдельным уважением: – Бог свидетель, никто не скажет, что все организовано кое-как.

Хилари не могла не согласиться с ним. И именно эта великолепная организованность внушала ей холодный страх. Все планы, коды, условные знаки, столь тщательно проработанные ранее, теперь стали бесполезны: все следы были тщательно заметены. Все было подстроено безупречно, всем пассажирам обреченного самолета предстояло стать попутчиками, следующими в Неизвестный Пункт Назначения, куда до них проследовал Томас Беттертон. Не останется никакого следа, ничего, кроме сгоревшего самолета, в котором даже найдут обугленные тела. Может быть… есть ли возможность, что Джессоп и его контора догадаются, что она, Хилари, не закончила свой жизненный путь в качестве одного из этих неузнаваемых трупов? Она в этом сомневалась. Катастрофа была столь наглядной, столь убедительной…

Питерс заговорил снова, и в голосе его звучал мальчишеский восторг. Он не колебался и не оглядывался назад, а с готовностью стремился вперед.

– Интересно, куда мы отправимся отсюда?

Хилари гадала о том же самом, потому что слишком многое зависело от этого. Рано или поздно им придется контактировать с людьми. Рано или поздно, если будет предпринято расследование, кто-нибудь отметит тот факт, что шесть пассажиров некого автофургона по описанию соответствуют людям, вылетевшим в то утро из Касабланки злосчастным рейсом. Хилари повернулась к миссис Бейкер и спросила, стараясь, чтобы в голосе звучала такая же детская беспечность, как и у молодого американца:

– Куда мы едем и что будет дальше?

– Увидите сами, – ответила миссис Бейкер, и хотя голос ее был приятным, в самих словах прозвучало нечто зловещее.

Фургон ехал все дальше. Позади над остатками самолета по-прежнему вздымалось пламя, теперь еще более яркое – солнце уже почти село, наступала ночь. Поездка продолжалась. Машину трясло – они явно ехали не по шоссе. Иногда, похоже, попадались проселки, в остальное же время фургон просто катил по бездорожью.

Хилари бодрствовала долгое время, мысли и опасения крутились в ее голове, не давая уснуть. Но в конце концов усталость взяла свое, и, несмотря на толчки и раскачивания машины, женщина уснула. Сон ее был беспокойным и прерывистым. Ямы и ухабы на дороге то и дело подкидывали фургон, заставляя ее пробуждаться. Пару мгновений после этого она в замешательстве осматривалась по сторонам, но потом снова возвращалась к реальности и некоторое время сидела, в страхе и смятении обдумывая ситуацию. Затем голова ее вновь начинала клониться вперед, и Хилари опять погружалась в сон.

Она пробудилась внезапно, когда фургон вдруг резко затормозил. Питерс осторожно потряс ее за плечо.

– Просыпайтесь, – сказал он. – Похоже, мы куда-то прибыли.

Все вышли из машины – похоже, остальные, как и Хилари, ощущали усталость в затекшем теле. Было по-прежнему темно. Судя по всему, их высадили возле какого-то дома, окруженного пальмами. Где-то вдалеке виднелось несколько тусклых огоньков – наверное, там была деревня. Человек с фонарем проводил их в дом. Это было марокканское жилище, и две хихикающие женщины из племени берберов сразу же с любопытством уставились на Хилари и миссис Келвин Бейкер. К монахине они не проявили ни малейшего интереса.

Трех путешественниц провели в маленькую комнату наверху. На полу лежали три матраса с грудами одеял, но никакой другой мебели не было.

– Ох, я просто вся закостенела, – пожаловалась миссис Бейкер. – От такой долгой и неудобной поездки могут начаться судороги.

– Неудобства не имеют значения, – отозвалась монахиня.

Она говорила с жесткой, безапелляционной убежденностью. Хилари отметила, что ее английский был правильным и беглым, но с ужасным акцентом.

– Вы хорошо вжились в роль, мисс Нидхайм, – заметила американка. – Я так и вижу вас в монастыре, коленопреклоненной на холодных камнях в четыре часа утра.

Мисс Нидхайм презрительно улыбнулась.

– Христианство оглупляет женщин, – заявила она. – Такое преклонение перед слабостью, такое жалкое унижение!.. Язычницы были сильными, они торжествовали и покоряли! А ради торжества над кем-либо можно вытерпеть любые неудобства, и нет слишком высокой цены.

– Мне бы сейчас оказаться в своей постели в «Пале-Джамай» в Фесе, – пробормотала миссис Бейкер, зевая. – А вы что скажете, миссис Беттертон? Полагаю, вам после вашей травмы головы эта тряская дорога пошла не на пользу.