Разумеется, в руководстве СССР эти заявления игнорировать не могли. Наша страна искала союзников, способных вместе с ней оказать эффективное военно-политическое давление на Германию в случае возникновения кризиса, что предполагало тесные доверительные отношения СССР со своими западными соседями. Напряженные отношения с Польшей не только закрывали СССР прямой путь к границам Германии и возможность оказания помощи Чехословакии, но и блокировали румыно-советское сближение. В 1934–1936 гг., несмотря на сложность внутриполитического пейзажа, министр иностранных дел Румынии Н. Титулеску неоднократно пытался добиться продления полномочий на ведение переговоров о пакте взаимопомощи с Советами. Но Москва не только не желала пойти на символические уступки в отношении статуса границы между СССР и Румынией, но и сделала разрыв союза Румынии с Польшей условием подписания пакта о взаимной помощи.

После окончательного отказа Литвинова в июле 1936 г. согласиться на сохранение оборонительного союза Бухареста и Варшавы [494] падение Титулеску и постепенная переориентация Румынии стали делом нескольких недель.

Стратегические предложения руководства РККА шли «рука об руку» с отчужденностью и настороженностью советской дипломатии в отношении западных соседей. В январе 1936 г. нарком Ворошилов и начальник Генштаба Егоров издали директивы об отработке проблем начального периода войны на западном театре и проведении соответствующих маневров, штабных игр и др.

Основной сценарий предусматривал, что против СССР выступят соединенные силы Германии, Польши, Эстонии и Финляндии. К числу возможных союзников Германии были отнесены также Румыния и Латвия [495] . Запоздалые попытки французских военных поколебать сложившееся в руководстве РККА мнение о Польше как неизбежном противнике, успеха, разумеется, не имели. В качестве потенциального противника советские военные рассматривали не только Польшу, но и все остальные соседние западные государства. «Наши ближайшие соседи ведут себя по-прежнему далеко не добрососедски и, разумеется, ждать добра от них также не приходится», – отмечал нарком Ворошилов, закрывая заседание Военного совета при Наркомате обороны в октябре 1936 г. [496] . О союзе с Францией и Чехословакией никто из высших командиров, на протяжении целой недели обсуждавших задачи Красной армии, не вспомнил.

Поскольку акции гитлеровского правительства начиная с 1935 г. не наталкивались на сколько-нибудь значительное сопротивление европейских держав, оно действовало все откровеннее: восстановление всеобщей воинской повинности и ремилитаризация Рейнской области в сочетании с форсированным вооружением страны – таковы были первые этапы. Вместо того чтобы изначально ограничить данные процессы, что при военном превосходстве западных держав в первые годы национал-социалистического господства было еще возможно, Англия и Франция (недооценивая методы и динамику формирования тоталитарной гитлеровской системы) считали, что смогут успешнее способствовать решению всех спорных вопросов политикой умиротворения.

В 1936 г. Гитлер де-юре осуществил сближение с Италией, («ось» Берлин – Рим), а также укрепил позицию Германии как бастиона против большевизма, заключив с Японией Антикоминтерновский пакт. Год спустя он на секретном совещании 5 ноября 1937 г. в самом узком кругу заявил, что для него в решении вопроса о германском жизненном пространстве есть только один путь силы, а без риска этот путь немыслим [497] .

Отстаивая свое убеждение о необходимости поставить заслон агрессивным устремлениям Гитлера, Литвинов немало способствовал тому, чтобы укрепить военно-политические позиции СССР. В его активе было вступление СССР в Лигу Наций, заключение советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимной помощи. Его не могли вдохновлять сталинские «игры» с нацистами. Так, в письме Сталину он предлагал незамедлительно начать широкую кампанию по разоблачению агрессивной, антисоветской политики германского фашизма [498] . Однако услышан не был – советское руководство по-прежнему предпочитало обтекаемые формулировки в оценках курса гитлеровской Германии и рассчитывало на сближение.

Характерен в этом смысле меморандум советника немецкого посольства в Москве Твардовского, направленный в МИД Германии:

Во исполнение политики «осторожного, но неуклонного сближения» был утвержден проект устного отчета советского торгпреда в Берлине Д. Канделаки Я. Шахту. Проект завизировали члены Политбюро: Сталин, Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Ворошилов [500] . По существу это было послание советского руководства германскому правительству. 29 января 1937 г. послание было получено Я. Шахтом. Оно звучало следующим образом:

Шахт отправил документ о встрече министру иностранных дел Германии К. фон Нейрату. Однако советские предложения были негативно оценены Гитлером, и контакты в Берлине не дали тех результатов, на которые рассчитывали в Москве. В личном письме от И февраля 1937 г. Нейрат писал Шахту: «Я согласен с фюрером, что в настоящее время переговоры с русскими не приведут ни к какому результату… Совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться дальше в направлении абсолютного деспотизма на военной основе. В этом случае мы, конечно, не упустим момент снова вступить в контакты с Россией» [502] .