На практике же получилось иначе: в тексте соответствующего договора о передаче о-ва Гваделупы имелось в виду, что остров отходит к шведскому государству, но буквально говорилось, что его получает в подарок король Швеции Карл XIII. Такова была тогдашняя практика. Вот за эту формулировку и «зацепился» бывший адвокатский ученик Жан Батист Бернадот и представил всё дело и сенильному королю, и правительству с парламентом как личное приобретение короля с последующим правом передачи его по наследству. В результате, пишет С. Шёберг, введённые в заблуждение члены риксдага и правительства в 1815 году приняли резолюцию, согласно которой все короли Швеции, начиная с первого Бернадота, получали и продолжают получать — кроме апанажа — годовую «гваделупскую» ренту в размере 300 тысяч крон Швеции по нынешнему курсу шведской валюты146.

Представляет интерес, как приобретение Гваделупы понимали приёмные родители Карла Юхана, т.е. королевская пара, основываясь на разъяснениях своего приёмного сына. Приводим выдержку из дневника королевы: <(3атем обсуждался остров Гваделупа.

Доходы с него у вероятно, покроют часть займа, который Англия предоставляет нам на военные расходы. Гваделупа передаётся в личное владение короля, а после его смерти — наследному принцу и его потомкам. Между тем наследный принц желает, чтобы это владение принадлежало Швеции, даже если его род угаснет. Против этого возражали участники переговоров. В качестве причины они выдвигали объяснение, что если род наследного принца закончится и шведы выберут себе новую династию, которую не одобрит Англия, то было бы совсем нежелательно дать ей право пользоваться этим даром. Последовала долгая дискуссия, но все попытки уговорить были напрасны. Очевидно, что пожелание наследного принца наталкивалось на намерение Англии оказать на Швецию давление. Нас, таким образом, вынуждают поставить выбор короля в зависимость от расположения Англии. Если его не будет, то Гваделупа отойдёт снова к Англии».

Как мы видим, Карл Юхан поставил в этом ловком разъяснении всё с ног на голову. Наивная приёмная матушка, не располагавшая никакой информацией по существу дела, и подумать не могла, что всё на переговорах с англичанами было как раз наоборот. Приёмный сын предстал перед ней во всём своём благородстве: он желал доставить своим подданным удовольствие, но коварные альбионцы помешали ему это сделать!

Многие проницательные шведские политики сразу увидят в гваделупском деле подвох, что управление королевским домом островом ещё не означает владение им, что шведская казна лишилась законного источника доходов, но под мощным напором Карла Юхана и его помощников даже суд не смог доказать, что белое на самом деле являлось чёрным. В стране возникнет скандал, но с использованием государственной репрессивной машины, которой наследный принц уже будет владеть в совершенстве, его скоро и эффективно погасят. В конце концов, Карл Юхан проявит «щедрость» и благоразумие и «подарит» половину суммы, полученной Швецией от компенсации за возвращение острова Франции, в кассу государства, а половину положит в собственный карман. Впоследствии эти деньги семья Бернадотов поместит в банк и будет получать с них ренту.

Карл Юхан мог быть теперь полностью довольным. Все его пожелания исполнились как нельзя лучше: он убедил риксдаг и правительство в необходимости сотрудничать с бывшим заклятым врагом шведов Россией, получил доступ к единоличному управлению Гваделупой и необходимые субсидии на ведение военных действий против Наполеона, заручился поддержкой Англии и России в присоединении Норвегии, а царь будет продвигать его кандидатуру на руководящий пост в посленаполеоновской Франции, союзники пообещали ему в Германии высокий пост главнокомандующего армией.

Но судьба преподнесла ему новые испытания.

Как утверждает Т. Хёйер, гибель наполеоновской армии в России и быстрое продвижение русской армии в Среднюю Европу коренным образом изменили международное положение Швеции. Если в самые тяжёлые для России дни её моральная поддержка была очень важна для Александра I, то теперь он смотрел на неё несколько иначе. У России появились новые крупные партнёры — Пруссия и Австрия, и игра началась по новым правилам, в которой маленькой и бедной Швеции отводилась второстепенная роль.

Царь Александр был недоволен пассивностью шведской армии в самый ответственный для России период войны, а именно отсутствием каких-либо диверсий шведской армии в тылу французской армии. Не появился на Аландских островах и 6-тысячный шведский корпус, откуда русско-шведский корпус должен был быть переброшен на южный берег Финского залива. Генерал Ф.Ф. Штейнгель, командующий русскими силами в Финляндии, напрасно прождал шведов в районе Свеаборга, а потом был вынужден поспешать к Риге на помощь частям генерал-фельдмаршала П.Х. Витгенштейна. Штейнгель с 8 тысячами солдат в последний момент прибыл под Ригу, влился в состав корпуса генерала И.Н. Эссена и в значительной мере спас создавшееся там критическое положение и не позволил французам и пруссакам зайти в тыл армии Витгенштейна.

Посол Сухтелен критиковал Швецию за то, что она продолжала поддерживать дипломатические отношения с Францией. Карл Юхан отчаянно защищался и приводил в своё оправдание меры, которые его страна принимала в это время, чтобы облегчить положение русской армии: оказание влияния на Турцию, оттяжка датских и французских частей в связи с начавшимся вооружением шведской армии и т.п. Он, в свою очередь, обвинял царя в том, что русский вспомогательный корпус в Швеции так и не появился. Это обвинение, конечно, было несправедливым, тем более что перевод русского корпуса из Финляндии на прибалтийский фронт был осуществлён при его согласии, если не по его собственной инициативе. Именно к этому времени относится запальчивое высказывание принца о том, что он не для того сбросил с себя иго Франции, чтобы надеть ярмо другого государства.

Таким образом, поздняя осень 1812 года стала серьёзным испытанием для шведско-русских отношений. Стратегическое положение в конце 1812 года указывало на важность вовлечения в антинаполеоновский альянс Дании, а раз так, то вопрос об уступке ею Норвегии должен был быть решён после войны. Такой позиции придерживался австрийский канцлер Меттерних, который убедил в этом и лабильного Александра I. Царь по инерции продолжал говорить о том, что приобретение Швецией Норвегии должно предшествовать её участию в германской экспедиции, но в его окружении (в частности, канцлер Румянцев) уже поговаривали иначе.