— Обозлился? — поинтересовался он.

— Смеялся.

— Что же вы ему сказали?

— Правду.

Коммерсант налил ей еще.

— Правду, — жестко сказала она. — Я знаю о вас много плохого, мистер Саммерс. Может быть, поэтому мне хочется, чтобы вы знали: вам читает морали женщина, которая…

— Хватит, — оборвал он. — Не унижайтесь до оправданий. Ну? Вы сказали ему…? А почему, кстати? Что случилось?

Рюмка звякнула о ее зубы.

— У Джеймса была… он нравился женщинам. Я сказала ему, что люблю его. Что мне тяжело… выносить все это. Что я ухожу, чтобы иметь возможность с достоинством смотреть в зеркало.

— Господи, — Саммерс провел по лицу ладонью. — Вы бы лучше просто сказали, что… ну, влюбились в другого. Или нет, так не надо. Сказали бы, что хотите за него замуж. Знаете, как это делают: или я, или она — он и сам рад был бы оставить вас в покое. Ну, или пообещал развестись — дальше уж ваше дело, соглашаться или нет.

Доктор ничего не ответила.

— О, черт, — выговорил Саммерс. — Вы же на это и надеялись, да? Я идиот, простите.

Настала тишина. Она длилась, пока коммерсант не спросил:

— Что же вы сделали?

— Я, — вид у доктора был такой, словно она собиралась застрелиться, как только закончит, — я решила все бросить. Я уехала в Вену.

— Ну, и что вы там делали?

Она пожала плечами.

— Жила. Посещала лекции, выставки, изучала разные… интересные вещи в библиотеке, в целом — жила в свое удовольствие.

— Долго?

— Полгода.

— А потом?

— Потом выяснилось, что у меня кончились деньги. Мне было не на что вернуться домой.

— Дальше.

— Я работала. Я работала, мистер Саммерс, медицинской сестрой в психиатрической лечебнице.

— Почему я не удивлен… — пробормотал коммерсант. — Но неужели вы не нашли другого места? Или… вам так хотелось?

Она протянула руку к рюмке и коммерсант впервые заметил на ее запястье два тонких полукруглых шрама.

— Меня больше никуда не брали. По крайней мере, на такое жалованье, чтобы можно было понемногу скопить на окончание Академии.

— Скопили?

— Половину.

— То есть?

— Сто восемьдесят.

— За какой срок?

— Почти за год.

— Сколько же вам платили?

— Девяносто марок раз в квартал. Больница предоставляла комнату, так что мне не нужно было платить за жилье.

— Э, — только и сказал на это коммерсант. — М-да. Ладно, а потом что? Где вы взяли вторую половину?

Она не ответила. Саммерс внимательно смотрел на нее.

— Я заложила дом, — неохотно призналась доктор. — У меня больше ничего не было. Платила проценты от суммы, каждый месяц понемногу. В прошлом году удалось, наконец, выкупить.

— Больше десяти лет? — ужаснулся коммерсант.

— Зато теперь он принадлежит мне безраздельно, — отрезала доктор Бэнкс. — И я никому ничем не обязана.

Саммерс опять благоразумно промолчал.

— Академию я закончила.

Воцарилось молчание. В камине потрескивало пламя.

— Не смотрите на меня так, мистер Саммерс, — произнесла доктор Бэнкс. — Это все.

— Все?

— Да, все.

— Почему же вы не рассказали, как вас встретил ваш бульдог?

— Потому что это не имеет значения.

— Мисс Адлер, ну что же вы, как маленькая! — коммерсант махнул рукой, давая понять, что оправдания не имеют смысла. — Если бы это не имело значения, зачем понадобилось бы это ваше: «Академию я закончила»? Вы просто не прибавили бы ничего. Ведь все и так было бы ясно. Но раз уж вы намекаете, что это не вся история…

— Я ни на что не намекаю. Это все.

— Я, конечно, понимаю, какого вы обо мне мнения, но неужели я так похож на дурачка?

— Не понимаю.

Коммерсант усмехнулся.

— Видели бы вы себя в зеркало. Прекрасно вы все понимаете. Ну?

— В самом деле ничего существенного, — спокойно сказала доктор. — Экзамен пришлось сдавать еще четырежды, но я в конце концов сделала это.

— Что, такой сложный? — коммерсант ехидно подпер подбородок ладонью.

— Достаточно сложный.

— А он что?

— Я видела его только на экзамене. Мы больше не разговаривали.

— «Мы» не разговаривали или это вы не разговаривали?

— Это вас не касается.