На мне безбожия печать ...

На мне безбожия печать

молитвами не стёрта.

Мне жизнь бы новую начать,

а эту — к чёрту!

Бреду по липовой аллее,

сквозь сгусток аромата.

Быть может, от него хмелею,

а может виновата

бессмысленность затеи.

Когда бы заново зажить

счастливым и здоровым,

любовную умерить прыть

в пылу греховном.

Увы, не выдрать жизни чипа —

он в душу мне вживлённый.

Любовь гвоздём в судьбу забита.

Бреду я обречённо.

Во всём виновна липа.

Микромир мой

Мой полуденный вояж,

ежедневный моцион,

по аллеям променаж

под защитой пышных крон.

Нет ни планов, ни запарки,

ни отчётов, ни долгов.

Мне дороже всех миров

микромир мой в лесопарке.

Отработал всё сполна,

микромир свой заслужил.

Не в претензии страна,

и Господь был добр и мил.

Не пугаются синицы,

найден с белками язык,

и ко мне давно привык

пёс бездомный, не бранится.

По аллеям променаж

под защитой пышных крон.

Не оставил меня раж,

в жизнь по прежнему влюблён.

Место планов и отчётов

занял лес мой и инет.

Не сошёлся клином свет —

и о прошлом память — к чёрту!

Устал от мира

Влачится жизнь.

Всегда в дороге.

Летом

стучит тележными колёсами,

зимой скрипит саней полозьями.

И седоку конечный пункт неведом.

Проходят дни

мельканьем серых буден,

однообразных,

как состав товарняка.

И поневоле сам становишься зануден

и зол на всё и вся по пустякам.

Устал от мира суматошно-злобного.

Отвратна мне его жестокость

И между нами пропасть.

На суетню внизу

гляжу я с места лобного.

Погода, видно, расшатала нервы

И бытовухи злобой пышущий оскал.

Боюсь,

не совладать с напрягом жизни-стервы.

Я свой роман до корки долистал.

Я от поэзии далёк

Мелькнули, как мгновенье ока,

Ахматова, Твардовский, Фет,

мелькнуло многотомье Блока,

но резонанса в сердце нет.

С трудом читаю Пастернака,

Дементьевым по горло сыт,

мелькнул психической атакой

Влад. Маяковский … и забыт.

И в ком я не пытался только

найти свой, жизненный сюжет,

признаться должен, как ни горько:

нет отзвука в моей душе.

В стихах не мыслю ни бельмеса,

читать их — нежеланный труд.

Не нахожу в них интереса.

Они, короче, не влекут.

Да, кое-что ласкает ухо,

не оставляя долгий след,

не сохраняя эхо звука.

Так кто ж любимый мой поэт?

Тогда, прошу вас, разъясните,

кого любимым называть?

С чьим томом под подушкой спите,

чьи строки в памяти храните,

как драгоценейшую кладь?

Увы, читатель, не казните —

не мне такая благодать.

Скорость всё выше

Живу пассажиром я

поезда с дальним маршрутом.

Багаж мой

легко разместился в одном рюкзаке.

Мой мир прозябает со мною

в вагончике утлом,

и все полустанки,

как точки в истлевшей строке.

А жизнь проплывала лениво

в начале маршрута —

ведь поезд считает на ощупь

плетенку путей.

И время идет не спеша,

словно в сутки минута,

а сутки ползут,

будто в них

тридцать месячных дней.

Вот вырвался поезд

из плена вокзальной толкучки.

Остались платформы

и сеть тупиков позади.

Ребенок в окошко

просяще высовывал ручки

и время молил:

«Ну, скорее, скорее иди!».

Мальчишки на великах

спорят о скорости с нами,

девчонки приветливо

машут ладошками вслед.

Ребенок на мир

удивленными смотрит глазами