Иванъ Михайловичъ.

Вотъ — коротко и ясно. Готовы ли лошади? Всю четверню задушу, а догоню и потшусь по крайней мр.

Марья Васильевна.

Что ты, Иванъ Михайловичъ! Ты его пожалй! вдь бдный, одинъ.

1-й Гость.

Есть чего жалть!

Иванъ Михайловичъ.

Ну-съ, еще послднее.... Добивайте....

Шаферъ (читаетъ).

«Отецъ! Я весьма много размышлялъ объ философіи нашего вка. И все выходитъ, что людямъ новаго вка скверно жить оттого, что ихъ угнетаютъ ретрограды. Вс ужъ согласны, что семейство препятствуетъ развитію индивидуальности. Я ужъ пріобрлъ очень большое развитіе, а у васъ ультра-консерваторство, и маменька дура; ты самъ это высказывалъ, — значитъ, вс это сознаютъ. За что жъ мн утратить широкой размахъ и погрязнуть въ засто? Въ гимназіи еще не доразвиты преподаватели, и я этаго не выношу! Въ карцеръ сажаютъ!... Обломовщина уже прошла, уже начались новыя начала для прогрессивныхъ людей. Я буду слдить зa наукой въ университет въ Петербург,[322] если профессора хороши, а если дурны, то самъ буду работать. И ежели ты не Кирсановъ и не самодуръ, такъ пришли мн средства къ жизни въ Петербург.[323] Потому что я ужъ ршился.—А я еще убдился, что и Венеровскій ретроградъ. Онъ не признаетъ свободы женщинъ.— Прощай, отецъ. Можетъ быть, увидимся въ новыхъ и нормальныхъ соотношеніяхъ, какъ человкъ къ человку. Я сказалъ все, что накипло въ моей душ. Петръ Прибышевъ».

Марья Васильевна.

Боже мой! Боже мой! Что это такое!

Николаевъ.

Жалко, жалко мн тебя, братъ Иванъ, a длать нечего, самъ виноватъ. Вотъ-те и новое! Какое новое! — все старое, самое старое; гордость, гордость и гордость! — Отъ сотворенія міра молодые хотятъ старыхъ учить.

1-й Гость.

Это такъ.

2-й Гость.

До чего однако доходятъ!

1-й Гость.

Глупо и смшно.

Иванъ Михайловичъ.

Ну, глупа ты, Марья Васильевна, а я глупе тебя въ 1000 разъ. Эй! готово, что ль?

Лакей.

Подаютъ-съ.

Иванъ Михайловичъ.

Вели Дуняш сбираться[324] хать со мной. Да постой, гд она, дарственная запись? Ну-съ, господа, простите, я ду! (Прощается съ гостями.)

Посредникъ.

Такъ какъ-же, Иванъ Михайловичъ, насчетъ нашего дла?

Иванъ Михайловичъ.

А вотъ какъ-съ. Пока мн не велятъ съ ножемъ къ горлу, ни однаго клочка не отдамъ даромъ, ни одной копейки, ни однаго дня, ни однаго штрафа не прощу! — Будетъ удивлятъ-то-съ! Нтъ-съ, ужъ я нынче выученъ. <Нтъ-съ, батюшка, будетъ-съ, поломался.>[325]

Лакей.

Готово-съ.

Иванъ Михайловичъ.

Ну, шинель, собачій сынъ! Что ты думаешь? По старому? — Правда твоя, Марья Васильевна, все хуже стало. И уставныя грамоты хуже, и школы, и студенты.... все это ядъ, все это погибель. Прощайте. Только бы догнать ихъ, хоть на дорог. Ужъ отведу душу! Петрушку розгами выску! Да.

Марья Васильевна.

Иванъ Михайловичъ, пожалй ты меня, не кричи очень на Алекся Павловича, право. Такой худой, жалкой! Чтожъ, онъ по молодости...

Николаевъ.

Сына то воротишь, а дочь не развнчаешь!

Иванъ Михайловичъ.

Не говори лучше. (Подходитъ къ столу и выпиваетъ стаканъ вина.)Да, да — выску, розгами выску. Прощайте. — Смй- тесь, кричите, злитесь, a выску, выску! — И самъ спасибо скажетъ, да!

Занавсъ.

ДЙСТВІЕ V.

дйствующія лица:

Прибышевъ.

Венеровскій.

Любовь Ивановна.

Катерина Матвевна.

Петръ Ивановичъ.

Твердынской, студентъ.

Смотритель.

Староста.

Дуняша, горничная.

Театръ представляетъ комнату для прозжающихъ на почтовой станціи.

ЯВЛЕНІЕ I.

Входятъ смотритель и староста.

Смотритель.

Ну, гонъ! Съ Макарья такого не было. Чей рядъ?

Староста.

Акимкинъ; еще не оборачивался. Должно быть задержали въ Лапшев. Спасибо, еще курьеръ не бжитъ.

Смотритель.

Вотъ въ 7-мъ часу опять почта, — что станешь длать? Надостъ прозжающій теперь.

Староста.

Вотъ такъ то бывало въ старину, при Тихонъ Мосеич: какъ нтъ лошадей, онъ въ снникъ и спрячется. Я тоже старостой ходилъ. хали съ Капказа такъ то, хали[326] двое пьяныхъ, такъ чт`o надлали! Вся станція разбжалась, всхъ перебили. Тихона Мосеича нашего за ноги выволокли. «Я чиновникъ, — не смйте!» Какъ принялись холить! Врите-ли, по двору волокутъ. То-то смху было!

Смотритель.

Да наскочилъ бы на меня такой-то. Я бы ему задалъ.

Староста.

Нтъ, нынче много посмирнлъ прозжающій. А то къ чему, ваше благородіе, я хотлъ спросить; нынче все « вы» прозжающіе стали намъ, мужикамъ, говорить.

Смотритель.

Образованіе, значитъ, прогрессъ. Да ты что, дуракъ?

Староста.

Только мы съ ребятами примчали, какъ ежели кто «вы» навываетъ — ужъ на водку не жди. А что больше галдитъ, да на руку дерзокъ, ужъ этотъ дастъ. Такъ и жди, либо четвертакъ, либо двугривенный.

Смотритель (смьется).

Тоже замчаютъ!... Будетъ лясы то точить. Вишь свинство надлали. Подмести вели, да хоть бы со стола то стеръ. Вдь вотъ нтъ того прозжающаго, чтобы не скучалъ. Нечисто все имъ. A вдь кто жъ гадитъ? все они. Такъ и наровятъ все загадить и ухать. И все ему нечисто. (Староста убираетъ.)Пойти соснуть. Никакъ опять! Ну, посидятъ, ужъ не прогнвайся.