С нашего ложа струилась кровь. Земля подо мной начала сотрясаться. Кровавые ручьи бежали по горным склонам. Земля содрогалась.

Гора рушилась. Мир почернел, и я…

Холодный озноб. Смертельная дрожь. Мне нечем дышать. Я задыхаюсь. Грудь сдавлена, сердце съежилось от ХОЛОДА.

Вокруг меня — лица лекарей. Их губы скорбно изогнуты, глаза печальны.

— ПРОКЛЯТЬЕ! СПАСАЙТЕ ЖЕ МЕНЯ! — взревел я. — Я все потеряю! Мне нельзя сейчас болеть. Я не могу сейчас умереть. Власть была в моих руках, но она ускользает у меня между пальцев! Спасите же меня, спасите, пока не стало слишком…

Но они не слышали ни слова. Мой голос превратился в срывающийся шепот. Меня вытянули из масляного сосуда. Меня вытащили из ледяной ванны. Я чувствовал, как уплываю… мои глаза взлетели к потолку. И вновь я провалился в беспокойный сон, бредовые видения…

Гора рухнула. Вместо горной вершины — груда обломков. Погибло все, за что я боролся все эти годы.

Я остался в одиночестве. Мир погрузился во мрак. Обломки скал скрывают мертвецов. Я похоронен заживо.

Внутри меня зародилась ярость. Я обнажил огромный меч… и принялся прорубать дорогу. Прорубаться через скалы. Прорубаться через трупы. Пробивать спасительный путь… к свету.

Я прорезался через земные толщи, рубил наотмашь. Летели головы, хлестала кровь. Крошились ноги, руки и сердца. Скалы рассыпались пылью. Скалы превращались в огненные вулканы.

Но вот я заметил одну голову, скатившуюся с плеч от взмаха моего меча. Сталь окрасилась свежей кровью. Новый труп. Я подошел ближе, вгляделся в черты лица… Старческое лицо с отвисшим подбородком — я узнал его и…

— …умер, мой господин.

Знакомый голос. Я открыл глаза. Темноту прорезало живое пламя свечей. Их отблески на потолке. Изуродованное шрамом лицо.

Микелотто.

Я пытался говорить, но получалось лишь хриплое шипение. Кто умер?

— Папа умер, мой господин. Ваш отец отошел с миром.

Мир рухнул, все погрузилось во тьму и… НЕТ!

Я пытался произнести хоть слово… но изо рта вырывался лишь тихий хрип.

— Что нам следует предпринять? Мой господин, мы ждем ваших приказов.

Я должен вновь обрести способность говорить. Еще четыре года, и тогда… владыка мира. Тогда можно и умереть, но не сейчас. Я не хочу… мне нельзя сдаваться. Черт меня побери, ГОВОРИ ЖЕ!

— За-пе-чатайте… покои…

Слабый дух жизни затрепетал в моей гортани.

Микелотто склонился ближе, к самому моему лицу:

— Я не слышу вас, мой господин. Извините. Что вы сказали?

— Запечатайте покои, — мой голос немного окреп.

Микелотто кивнул.

— Заберите все сокровища. Спрячьте. Ищите везде. Никому ни слова… о его смерти… пока его покои не опустеют.

Мы прибыли в Рильоне, расположенный в излучине Арно, милях в четырех от Пизы. Я выбрался из кареты и потянулся, разминая спину и ноги. Вслед за мной вылезли Томмазо, Салаи и Никколо. Нас официально приветствовал некий капитан Гаудиччи, представительный усач с орлиным носом и отменной военной выправкой.

— В ясные дни, — сказал он, махнув рукой на восток, — у нас здесь отличный наблюдательный пост, врага видно издалека.

Я кивнул. Не представляю, зачем он высказал нам такую мысль; может, просто пытался завязать разговор? Оставив его реплику без комментариев, я молча протянул ему письмо от гонфалоньера, которое он внимательно — очень медленно — прочел, потом аккуратно сложил и вернул мне. В учтивом и любезном выражении его лица я заметил оттенок смутной подозрительности; почему, видимо удивлялся он, армейские средства должны тратиться на легкомысленный проект, придуманный каким-то художником и бумагомаракой? Поэтому, нацепив маску Надменного Гения, я потребовал предоставить нам возможность провести инспекцию фортификаций и речного русла.

Избранная мной тактика принесла хорошие плоды. После того как его начальное изумление стерлось, капитан дружелюбно ответил на мой повелительный тон. Исполнение приказов являлось для него делом естественным и понятным. Нам показали всю интересующую нас территорию, большую часть которой я отразил в своих записях и набросках.

В моих силах подправить замысел Господа — придать законченное совершенство замечательному творению Природы…

Мы пообедали в тихой и славной деревенской таверне. Несколько раз я просил капитана не использовать при обращении ко мне слово «господин», и наш усач наконец достаточно успокоился, чтобы высказать свои сомнения по поводу нового проекта. Его речь прозвучала исключительно логично и разумно, и я с радостью объяснил ему, почему в конечном итоге любые сомнения окажутся неуместными и почему изменение направления русла Арно в данном конкретном месте избавит армию Флоренции от бесплодной и дорогостоящей войны. К концу обеденной трапезы мы с капитаном уже обращались Друг к другу запросто, по имени, и на прощание он пообещал, что напишет гонфалоньеру о своем полном согласии с нашим проектом.

После его ухода Салаи облегченно вздохнул.

— На редкость напыщенное ничтожество! — проворчал он.

Никколо поднял свой стакан и сказал:

— Браво, Леонардо! Вы великолепно укротили его.

— Благодарю, Никколо, но, в сущности, это не составило труда. Нам попался умный капитан.

— Но ограниченный. И вы проделали удивительную работу по расширению границ его ума.

— И теперь нам придется проделать не менее славную работу по отводу речного русла. Вы уверены, что Синьория не будет ставить палки в колеса моим планам?