Мы подъехали к пансиону. Я предложил гвардейцу подождать меня снаружи, взбежал по лестницам — как можно быстрее и тише (моя домовладелица могла уже почивать) — и отпер дверь моей комнаты. Пройдя к тумбочке, взял печать. Какая же она легкая и маленькая на вид! Но тут я заметил то, чего не было прежде, — адресованное мне письмо. Почерк Бьяджо, но печать не служебная. Должно быть, его доставили в мое отсутствие. Я перевернул конверт; на обратной стороне Бьяджо наспех приписал: «СРОЧНО И СЕКРЕТНО».

Я вскрыл и прочел письмо. Оно было хитро закодировано, и мне потребовалось несколько минут, чтобы вообще понять смысл того, о чем писал Бьяджо. Когда же я понял, однако, то проверил печать, а потом, выглянув в окно, подозвал гвардейца и сказал, что произошло нечто непредвиденное, поэтому он может возвращаться в замок без меня.

— Пожалуйста, передайте герцогу, — добавил я, — что я зайду к нему завтра.

Охранник с сомнением посмотрел на меня — скорее всего, он получил приказ, противоречивший моим словам, — но меня это не касалось. Страшно взволнованный, я закрыл ставни, запер дверь и внимательно перечитал письмо. Оно датировалось 18-м — вчерашним — числом, причем Бьяджо писал его дома, а не на службе. И вот что в нем говорилось:

«Никколо, НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не подписывай соглашение! Ты угодишь в ловушку. Все это дело с отправкой тебе печати подстроили твои враги, и в первую очередь Аламанно Сальвиати. Как я предупреждал тебя раньше, постоянные призывы к союзу с герцогом навлекли на тебя подозрения. Герцога боятся и ненавидят во Флоренции, и ты не так глуп, чтобы думать, что сможешь изменить это. Твои враги намерены обвинить тебя в предательстве и стремлении к личной выгоде. Гонфалоньер выступил в твою защиту, но его вынудили согласиться на такое испытание твоей неподкупности. Поэтому они отправили тебе не гербовую печать; сам погляди на нее получше, если не веришь мне.

Я сообщил курьеру, что это дело жизни и смерти, и щедро заплатил, чтобы он успел доставить письмо сегодня же… Но если он опоздал, то ты все равно должен знать: такой договор не будет стоить даже бумаги, на которой написан, поскольку печать поддельная. И как только у нас получат подтверждение того, что ты утвердил тот договор, тебя арестуют как предателя. Никто не знает лучше тебя, что это означает. Прошу тебя, не делай ничего, о чем будешь жалеть. Твой друг Б.Б».

Я призвал в столовую моего секретаря, видя, как молчаливо наблюдает за мной Рамиро да Лорка. Наш совместный ужин только что завершился. Этот толстяк стал нашим информатором — предателем в рядах Борджиа. Рамиро жрал как свинья — жирный, бородатый испанский боров. И почему мне вечно приходилось иметь дело с людьми, один вид которых вызывал у меня острую неприязнь? Образ Донны Паоло всплыл перед моим мысленным взором, и к обычному отвращению добавилось теперь сожаление и гнев. Сколько времени потрачено понапрасну! Сколько утрачено возможностей! Мы могли бы раздавить Борджиа…

Но, увы, сейчас уже слишком поздно. Наша мятежная лига распалась: крысы разбежались. У меня осталась одна-единственная возможность. Вероятно, следовало воспользоваться ею раньше, но гордость ослепила меня, а лихорадка омрачила мой разум. Однако теперь, наконец поднявшись с больничной постели, я увидел ситуацию значительно яснее.

Я продиктовал письмо, и мой секретарь записал его. Должно быть, он уже выучил его наизусть. Это письмо диктовалось ему уже многажды, но всякий раз дело заканчивалось тем, что я швырял его в огонь. И секретарь, несомненно, полагал, что новое послание ждала та же участь. Но он ошибался.

На сей раз я смирил гордость, изъявил-таки готовность облобызать герцогские ноги и, продолжая валять дурака, извинился за возникшее «недоразумение»… не бесполезное, а служащее определенной цели послание. Им я хотел купить себе время, заставив Борджиа поверить, что он уже победил. Дать ему ложное чувство безопасности.

Подписав законченное секретарем письмо, я велел отправить его нынче же вечером.

— Вы уверены, мой господин? — с сомнением уточнил он.

— Да. Отправьте его немедленно.

Поклонившись, секретарь покинул комнату.

После длительной паузы Рамиро спросил:

— Значит, вы действительно решили сдаться?

— Пусть он считает так. Но я все-таки уничтожу его. Я намерен поступить с ним так же предательски, как он обычно поступал со всеми.

— И как же?

— С помощью меткого лучника.

Прикованный к больничной постели, я вынашивал этот план долгими и сумрачными днями. И так живо представлял себе его осуществление, что для меня оно уже состоялось.