— Буду готовиться!

— Готовься.

Мамай не только принял дары от Олега, но и сам Олегу отдарил.

Пусть не выносит из Орды обид.

Еще Олег плыл по Волге в Рязань, а уж в Сарае встретили нового гостя.

Во вторник 26 июля 1379 года наместник митрополита всея Руси Михаил-Митяй переехал через Оку, направляясь в Царьград к вселенскому патриарху Нилу принять посвящение.

Из разукрашенной отплывающей ладьи он смотрел на высокий коломенский берег. На берегу стояли провожавшие его от Москвы до Коломны великий князь Дмитрий, старейшие московские бояре, епископы; сияли золотом их облаченья, сияло золото икон в их руках, сияли хоругви над их головами, гудели над Коломной колокола, вставали на горе башни и церкви родной Коломны.

Широким взмахом руки Митяй благословлял их. Высокий, широколицый, он смотрел назад, и ему казалось, что это берег отходит от него. Неожиданно из-за темных башен к белым июльским облакам взлетела, кружась, белая голубиная стая.

Давно ли он на том вот берегу гонял голубей над бревенчатыми теремами? И так же вот сушилось красное и серое белье на шестах в слободе, такие ж стояли бабы на пристани. Но тогда никто не посмотрел на него, а сейчас сам Дмитрий, великий князь, трижды облобызал его щеки, сам большой великокняжеский боярин Юрий Васильевич Кочевин-Олешинский возглавляет Митяеву охрану, три архимандрита, шесть митрополитских бояр, сам московский протопоп Александр, игумны, переводчики, клирошане, всякие слуги и много подвод, груженных казной и ризницей, сопровождали Митяя в Царьград.

И еще вез Митяй с собою две белые хартии, скрепленные печатями Дмитрия, дабы при нужде вписать в них от Дмитриева имени свою волю.

Никому из митрополитов не воздавалась такая честь. Дмитрий, отправляя Митяя, хотел перед всеми показать, что выбор князя тверд и волю великого Московского князя всея Руси следовало уразуметь царьградскому Нилу, патриарху Вселенной.

И вся эта великая честь еще выше подняла голову Митяя. Он смотрел на голубей, благословляя коломенский берег, а казалось, что в небе видится незримый свет и бог благословляет Митяевой рукой Московскую землю, — так стало светло его лицо и слезы текли из глаз.

«Вся моя жизнь вам, московские голуби!»

Несколько недель спустя, уже за пределами Рязанской земли, в ковыльном просторе древних половецких степей Митяя остановили татары:

— Хана Мамая племянник — Тюлюбек болен. Хан просил тебя сотворить молитву над Тюлюбеком.

— Милостью бога Тюлюбек встанет с одра здрав. Ведите, я помолюсь о нем.

Мамай ждал Митяя в Сарае. Его рассердил самоуверенный ответ Митяя. Вечером Мамай говорил с Бернабой. Но Бернаба ответил издалека:

— Дала Орда Москве право собирать со всей Руси для Орды дань?

— Дала. Великому Московскому князю Ивану.

— А он от того стал богат. А став богат, стал силен, — тебе денег недодавал, с князей лишнее брал. Сам на те деньги мечи ковал, а князья под ним хирели. Он крепнул против нас своей властью над русскими князьями. Так?

— Так.

— Он переманил, тот князь, митрополита к себе в Москву И русские попы тоже подпали под Москву. А с тем и все церкви, и все монастыри. Не только эту, а и загробную жизнь взял под себя Московский князь.

— Кто это тебе сказал?

— Рязанский Олег.

— Верно сказал.

— А еще сказал: Митяя Дмитрий поставил, не спрашивая патриарха. Понимай, Дмитрий и Митяй — одна рука…

— Имя-то у них и то одно — Митя и Митяй.

— Имя Митяю — Михайла, да не в том суть…

В это время ударили колокола сарайской церкви. Митяй вступил в город и, встреченный сарайским епископом Иваном, ехал в сопровождении всей своей раззолоченной свиты мимо Мамаевых садов к православной службе.

— Будто у себя в Москве! — пожал плечами Бернаба.

Но Мамай ответил:

— Почитать попов велел Чингиз. Они всея Русь держат в руках. Князей меж собой можно поссорить, а попы все вкупе, единой власти внемлют, и лучше ту власть улестить. Враг непобедим, доколе единодушен.

— Но Митяй и Дмитрий — одна рука. Надо бы рассечь эту руку.

— Хочешь сказать: рука та станет вдвое слабей?

— А может, и более чем вдвое.

— А кто сделает?