Со стоном и хрипом вырывалось дыхание из груди гребцов. Соль морская разъедала ладони. Трудное это дело – грести, денно и нощно ворочая пудовые весла в ртути тяжелых вод морских. Только успеешь ткнуться носом в днище, чтобы вздремнуть, как тебя уже сверху ногой пихают: «Вставай, Ванька, по тебе весло плачет…»

Опять уперлись в косу, долго-долго огибали ее с юга.

Бредаль заглянул в святцы:

– Сей день на Руси святого Федота празднуют. А посему назвать косу Федотовской и на картах то начертать…

За этой косою догорал костерок. Плашкоут мичмана Рыкунова врезался в берег, матросы с ружьями кричать стали:

– Эй, у огня! Свои люди иль чужие?

Встал от костра казак с ложкой в руке:

– Православные будем… Нас нарошно от армии оставили, чтобы сообщить вашему флотскому благородию: гребите и далее вдоль бережка, а Ласси с войсками уже в Геничах [18] стоит.

– А что это за Геничи такие?

Казак попробовал каши из котла, долго чесался.

– Кажись, не город, – ответил.

– Село, может? – спрашивали с корабля.

– Того не знаю. Не бывал ишо там.

– А где же они, твои Геничи?

– Там… – И казак махнул рукой в ночку темную.

Рыкунов доложил об этом Бредалю, и тот хватил чарку перцовой. Вояка отчаянный, лихой навигатор, он не растерялся.

– Весла… на воду! – скомандовал.

Вздрогнуло море от единого удара тысяч лопастей, и тронулись в незнаемое прамы и дубель-шлюпы, боты мортирные и кончебасы, а за ними пошла мелочь прочая, на которых гребли люди, иные море впервые видевшие. Вскоре эскадра вышла вдоль берега на Геничи. Оказалось, что это улус татарский – грязный, зловонный, блошливый. По бортам кораблей кисли топкие, нехорошие берега, в командах было примечено, что вся рыба куда-то исчезла.

– Может, вошли в реку ядовитую? – сомневались люди.

– Залив или пролив тайный, – утверждали другие.

Дефремери, чтобы споры пресечь, шагнул к борту, зачерпнул горсть воды и глотнул ее одним махом.

– Это море, – сказал. – Но гнилое море. И вода здесь противная. Дайте рому глотку ополоснуть от мерзости этой…

Бредаль долго колдовал над худыми картами:

– Не знаю, что и писать ради навигации точной. Куда вошли? Но разумею, что соленых рек не бывает… Пишу: море!

Так они забрались в Гнилое море (по-татарски – Сиваш).

Ласси созвал совещание офицеров – армейских и флотских.

Говорили:

– Как войти в Крым и как из Крыма выйти?

– Вопрос плохо скроен и пошит негоже, – отвечал Ласси. – Надо спрашивать, как войти в Крым, а уж как выбираться из него, об этом посудим, когда в Крыму побываем.

– Перекоп закрыт! – утверждал Бредаль. – С года прошлого татары умней стали, и воротца эти захлопнули намертво. Ежели через Перекоп ворвемся в Крым, то обратно не выскочим…

Галеры проплывали в ночи, трепеща стрекозьими крылами весел. Крупные звезды рассыпало над саклями геничскими. Крым был уже близок – как локоть, который зришь, но вряд ли укусишь.

Ласси показал рукою вдаль:

– Видите? От самого Крыма в Гнилое море вытянут длинный язык косы Арабатской, которая заводит прямо в логово хана крымского. Вот ежели армия перепрыгнет с берега матерого на косу Арабатскую, тогда мы сразу в Крым вскочим. И окажемся в Тавриде с той стороны, с которой не ждут нас татары, сидящие в Перекопе…

Послышался вой; из трескотни цикад, из гущи ночных трав вырвались, словно демоны, четыре тысячи всадников.

– Чух… чух-чух… чох-чох! – кричали они.

Это прибыла калмыцкая конница от хана Дондуки-омбу. Возглавлял ее свирепый, как барс, тысячник Голдан-Норма. Барабаны забили поход. Тяжко взрывая воду веслами, проследовали мортирные боты под командой Дефремери; солдаты вязали в ряд пустые бочки, стелили их по морю, и этот «мост» перекинулся через Сиваш. Искрились белые пески, пропитанные солью и ракушками. Армия перешла по бочкам через пролив, не замочив ног, и солдат русский ногой босою ступил на зыбкий песок Арабатской косы…

Не верилось! Разве можно поверить в такое?

Без единого выстрела, не пролив капли крови, армия Ласси уже стояла на крымской земле.

– Всем по чарке, – велел фельдмаршал. – И более чарок не будет. Воду беречь. Ни колодцев, ни родников здесь нету. Пошли!

Мост из бочек остался у Геничей неразрушен (на случай внезапной ретирады). И начался поход. Беспримерный в истории войн!

Шли русские по косе Арабата – как по лезвию острого ножа, воткнутого прямо в сердце ханства проклятого, ненасытного.