Неожиданно ее раздражение выплеснулось на нас.

— А вы! Вы оба! — повторила она с презрением. — Ротозеи, чего уставились?! Охота поглядеть, бабы базарные? Да — муж с женой лаются! Это вы во всем виноваты! Вы — два индюка: старый и молодой!

— Я же сказал — забирайте своего мужа, — бесстрастно отозвался Тимофеевич.

— Думаете, он пойдет?! — взбеленилась Танюша. — Вы же ему голову задурили, он теперь жить не может без вашего окаянного озера!

— Виктор, слава богу, вышел из подросткового возраста, и уже давно в состоянии сам решать, как ему поступать. А то, что ему с вами несладко, так это несомненный факт. Умная и воспитанная супруга, если она, конечно, любит своего мужа, видя, что он устал, не перечила бы его желанию провести отпуск вне семьи.

— Умная и воспитанная!.. А я — разве не человек?! Может, я тоже хочу отдохнуть?!

— Поговорите с мужем — вернувшись из похода, он, видимо, предоставит вам такую возможность.

Надо заметить, что Григорий Тимофеевич справился с ролью адвоката — пыл Танюши заметно угас или, может быть, она поняла, что своего не добьется. Вполне возможно, что в эту минуту она втайне пожалела о навязанной себе самой затее с мужем и детьми. «Делай что хочешь, я всегда буду тебя ждать», — такой фразы от нее было бессмысленно дожидаться. Деспотический нрав слепо и безудержно толкал ее на преследование всякого, кто противился ее воле. Было ясно, что Танюша никогда не простит супругу его выходку, как было несомненно и то, что Виктор в раздражении не просто вышел из повиновения, но его поступок есть обдуманная позиция, вполне вероятно, итог многолетних душевных борений, и он считает его закономерным и справедливым.

Таня уходила, унося ребенка, склонившего головку на плечо матери. Трехлетняя девочка волочилась позади — до этого она долго, насупившись, глядела на отца, видимо, тоже недовольная им.

Мы с капитаном чувствовали себя неловко, оказавшись невольными свидетелями и даже участниками семейного конфликта; чтобы избавиться от неприятного осадка на душе, Григорий Тимофеевич лихорадочно занялся делами, а мне велел настругать и очистить шлифовальной шкуркой четыре десятка реек для палубных настилов. Вскоре настилы были сколочены. Амба. Собираемся домой.

На следующий день мы произвели генеральную инспекцию судна и с удовлетворением заключили, что оно вполне снаряжено к плаванию. Отправка была назначена на час ночи.

— Приказываю всем хорошенько выспаться перед дорогой, — распорядился капитан. — Взять с собой теплые вещи, одеяла — у кого нет спального мешка, дождевики, кружки, вилки, — в общем, сами знаете, не маленькие. А ты, — Тимофеевич обратился к Виктору, — не забудь свои причиндалы.

— Они всегда со мной, — фотограф показал на чемоданчик черной кожи в глубине кабины.

— Все! Разойдись по домам! — скомандовал рулевой и тише, для себя, прибавил: — А я схожу договорюсь насчет грузовика.

Я позвал Виктора:

— Пойдем, Витя.

— Ежели я вернусь домой да еще начну при всех собираться, — сказал он задумчиво, — меня, пожалуй, домашние назад уже не отпустят. Милицию вызовут — это совершенно точно.

— Заночуешь у меня — нет вопросов.

— Эк–ка, — вздохнул журналист, — а как же лодка? Ненароком пацанва продырявит, растащат по винтику, — так что лучше я здесь покемарю, спокойней так будет. А ты, Серега, захвати одеяло для меня, сигареты купи — вернемся, рассчитаемся.

— Перестань, — сказал я.

Григория Тимофеевича возле лодки уже не было.

— Ну, до скорой встречи, — я пожал руку Виктора и пошагал к поселку.

Там первым делом я повернул к продовольственному магазину, купил несколько буханок хлеба, килограмм лука, чеснока, пачку лаврового листа, пакетик красного молотого перца и полмешка картошки — все это отнес в сарайчик, где уже лежали два рюкзака с консервами. Затем я заглянул к Майе Иосифовне, чтобы вручить ей связку ключей–дубликатов.

— Уезжаешь, Сержик? — поинтересовалась Майя Иосифовна.

— Уезжаю.

— А родители–то знают?

— Конечно.

— Ну слава богу.

Я попросил соседку не беспокоиться и заверил, что через месяц вернусь цел и невредим. Но Майя Иосифовна вдруг как–то странно поглядела на меня, приоткрыла рот, намереваясь что–то спросить, и тотчас приложила ладонь к губам — побоялась сглазить. Однако немой вопрос читался в ее глазах: «А если не вернешься к концу месяца, что тогда делать?» Я ухмыльнулся, вежливо сказал: «До свиданья, Майя Иосифовна», — и вышел.