«Хм–м, — вспомнил я, подымаясь по лестничному пролету, — фотограф наш остался без обеда». Дома я сделал несколько сэндвичей, наполнил термос горячим чаем и вновь отправился к заводи. Подходя к карагачам, я увидел, что от катамарана отъезжают бордовые «Жигули» с зеркально сияющим бампером. За рулем восседал мужчина в красивых солнцезащитных очках, могущий раздобыть дефицитную автомобильную косметику, — стало быть, человек солидный.

— Тесть наведывался, — пояснил Виктор.

— Закуси, — предложил я, выкладывая на брезент кабины сверток с сэндвичами.

— Спасибо, Серега, — поблагодари Виктор и торопливо развернул бумагу.

— Зачем он приезжал?

— За тем же, — промычал репортер, прожевывая кусок, — уговаривал остаться. А я ему говорю: «Лев Максимович, да я же сугубо профессиональный интерес имею: сделаю пару классных пейзажей, — глядишь, в журнале напечатают, на всю страну прославлюсь». И, представь, убедил — тесть мой жаден до славы, пусть не своей, но здесь он покровительствовал, даже пообещал содействовать в публикации… Слышь, Серега, — понизил голос Виктор, — а тесть мой и Григорий Тимофеевич в одной школе сызмальства учились.

— Эвона!

— …Я, говорит, Гришу как облупленного знаю — прохвост он. Индивидуалист и завистник. С первого класса, говорит, здоровье его собственное больше всего занимало, поэтому и стал спортсменом. Родителей пенсионеров подмял под себя, семейными финансами, то бишь их пенсией, распоряжался самолично, покуда учился в институте. Так–то. Надо бы присмотреться к нашему капитану.

— Ну мало ли, — отозвался я. — Тесть твой, положим, тоже не ангел. В поселке его хорошо знают.

— Да, — произнес Виктор, — тут ты прав. Да я, в общем, так… к сведению, чтобы ты имел в виду.

— Пей чай, — напомнил я.

Виктор отвернул крышку термоса и отхлебнул, потом закурил сигарету и, полуприкрыв глаза, блаженно затянулся дымком.

— Между прочим, мы должны быть благодарны Григорию Тимофеевичу, — заметил я. — Катамаран он купил (на свои, как понимаешь), снаряжение без его участия было бы не достать, да и в целом всю эту кучу–буру нам в жизни без него не разгрести. А ты, Витя, капитана должен благодарить в отдельности.

— Это почему же?

— Потому что я был против твоей кандидатуры, а он настоял.

— Вот оно как.

— Да, но теперь–то я другого мнения о тебе. Виктор улыбнулся и хлопнул меня по плечу, что, видимо, означало: «Ладно, хватит об этом».

— Аппаратуру я всю проверил, — сказал фотограф деловым тоном, — объективы спиртом протер, пленки зарядил. Готовься, приводи в порядок фактуру — будет грандиозная съемка.

— Ну, я не кинозвезда, — вырвалось у меня смущенно.

— А чем ты не звезда? Физиономия у тебя что надо — от баб, небось, отбоя нет?

— Ну их к лешему, этих баб, — сказал я и, чтобы поменять тему разговора, спросил: — Заморил червячка, Витек?

Виктор с удовлетворением похлопал себя по животу:

— Спасибо, брат, — уважил.

— Пойду я. Термос закинь в кабину.

— Посиди еще.

— Не, пойду. Надо выспаться.

— Тогда не буду задерживать, — сказал Виктор. — Пока.

Мы пожали друг другу руки, и я двинулся восвояси. На пригорке я обернулся — Виктор, лежа животом на песке, в упор фотографировал воробышков, слетевшихся на хлебное крошево. «Чудак», — подумал я, и в душе у меня затеплилось.

До отъезда оставалось несколько часов. Впервые за последнее время я не знал, к чему приложить руки, слонялся без дела по квартире. Ощущение законченности прожитого, завершенности отрезка жизни охватило меня, и к этому чувству примешалось томительное волнение, жажда начать путь, приподнять полог неизведанного — что там ждет? Что станется с тобой? Не может же быть там точно так же, как здесь.

Я вышел на балкон покурить. Во дворе бегали собаки, жильцы орошали из шлангов палисадники под окнами, детвора возилась в песочницах, почтальонша разносила вечернюю почту — словом, все как обычно. Разумеется, за исключением моего душевного состояния, о котором, конечно, никто не догадывается, да и сам я не прочь его переменить, малость успокоиться. Я завел будильник и прилег на кушетку, положив локоть под затылок и свесив ноги. Спать, спать, спать…

Вскочил молниеносно, потрясенный неистовым перезвоном под ухом, едва очухавшись, побежал в ванную умываться. Что–то подстегивало меня, хотя я вовсе не опаздывал. Быстро скатал одеяла — для себя и для Виктора, сунул пачку папирос в карман, спички — все ли? Ничего не забыл? Стремглав понесся по лестнице, пробежал двор — темень хоть глаз выколи, — пошагал уже медленнее и вдруг замер: ключи! Надо отдать ключи Майе Иосифовне! Чертыхнувшись, я повернулся и тут вспомнил, что ключи я уже отдал — остолоп! — улыбнулся, представив себя, суматошного, и пошагал к заводи.