Шрифт:
Я ощущала лишь жалкую свою беспомощность и вину перед Зобарой…
Я открыла засов и вошла в пустой денник. И пустым показался мир, пустой показалась моя собственная жизнь. Я прислонилась к стене и закрыла глаза. И всё же я не верила, что Зобары нет! Вот сейчас я открою глаза и увижу рядом с собой её сухую голову с большими умными глазами… Вот сейчас Зобара мягко ткнётся мне в плечо или ласково и игриво толкнёт меня…
Скребница и щётка лежали на месте. В них запуталась рыжая короткая шерсть Зобары.
Пришёл конюх Гумер, кряхтя, поставил стремянку и стал прибивать над дверью новую латунную табличку.
Я прочла:
«Пальмира, вор., 1975 г., от Радия и Мальвы, кл. Элита».
Под ногами, в навозе, валялась помятая табличка с надписью: «Зобара». Я подняла её, очистила от грязи, положила в сумку.
— Эй, кызым! — окликнул меня Гумер абый. — Тут вон подковка валяется. Не твоей ли лошади?
— Рахмат [2] , Гумер абый, — благодарно сказала я. Взяла в руки лёгкую Зобарину подковку. На счастье. А у Зобары будут другие подковы, такие, что ноги не поднимет…
2
Рахмат (гаг.) — спасибо.
Я пошла к выходу. Больше мне нечего было делать здесь. Я даже не оглянулась. Но у ворог меня догнала Танька:
— Ты что, уходишь?! Постой! Плачешь? Жалко, конечно. Но ты же с ней мучилась!
— Не надо, Тань.
— Что не надо? Зайди к Стасу, он хочет, чтобы новенькая, Пальмира, была у тебя. Вот чёткая лошадка! Ты не видела её? Все наши балдеют…
— Да не надо, Тань! Куда хоть Зобару отправили, не знаешь? — спросила я.
— В Арский район куда-то. Постой, ты что, уходишь?!
Я остановилась.
— Да, ухожу. Передай Стасу мой привет и спасибо. Я не хочу другой лошади.
— Ну и дурочка! — удивилась Танька и пожала плечами.
На ипподром я больше не пришла. Да и в школе мы с Танькой почти уже не общались. Никакой наездницей Танька не стала, а после школы устроилась приёмщицей в химчистку.
…В сентябре на втором курсе университета нас отправили в колхоз на картошку. Группа у нас была дружная, и нельзя сказать, чтобы нам не нравилась «картошка». И потому мы в бодром и боевом настроении приехали в деревню Каенсар. Вечером после первого же рабочего дня я пошла искать колхозную конюшню: не могла же я упустить случая покататься верхом!
Сначала я попала на молочную ферму, потом на свинокомплекс и наконец разыскала конюшню.
Конюха в этот час не было видно. Несколько лошадей бродило в загоне — это были кобылы с жеребятами. Я остановилась, крикнула:
— Эй! Есть здесь кто-нибудь?
Но в ответ послышалось лишь ржание лошади. И я увидела, как одна лошадь подошла к забору и, пытаясь просунуть голову между брусьями, начала жадно и шумно нюхать воздух. Я тоже подошла к ней, сказала ласково:
— Ну что ты, лошадка?
И вдруг… я увидела знакомую звёздочку на лбу, знакомые глаза… Это была Зобара!
— Зобара?! Не может быть!
Она ответила мне настойчивым тихим ржанием. В один миг я перемахнула загородку, Зобара, моя Зобара ласково и радостно тормошила моё плечо, толкала меня тяжёлой головой, и её прекрасные тёмно-фиолетовые глаза светились радостью. Она первая вспомнила и узнала меня, она была жива и здорова, и это казалось чудом! «Ну конечно, — думала я, — мы же как раз в Арском районе! Как мне не пришло в голову?!»
Я посмотрела на неё. Рыжая шерсть стала очень густой. Зобара разве что немного раздалась в груди, была теперь не такой худой и жилистой, как прежде, но зато стала красивой: в ней появилась благородная и мощная стать, теперь она не казалась слишком высокой, а была хорошей, крепкой лошадкой.
А рядом с Зобарой топтался тёмно-гнедой жеребёнок с белой полоской на лбу.
Я чувствовала, что меня покидает тот горестный осадок, то чувство потери, которые были со мной всё это время, с того дня, когда я в последний раз пришла на ипподром…
Я не сразу услышала, что мне кричат:
— Что вы тут делаете, девушка?!
Невысокий черноглазый парень с седлом в руках смотрел на меня с удивлением. Я поняла, что это конюх, и рассказала ему всё.
— Вот это да! — воскликнул он. — Только её не Зобара теперь зовут, а Зойка. Хорошая лошадь. С норовом, правда, но сильнее и выносливее всех остальных.
Вечер был тихий и совсем летний. Солнце садилось, и дорога то бежала между чёрными перепаханными полями, то терялась в высокой, ещё не скошенной ржи, то спускалась к узеньким ручейкам, бегущим к речке Каенсарке. А Зобара несла меня всё дальше и дальше. Она скакала ровным и крупным галопом, и я чувствовала, как весело и радостно она соглашается с каждым моим движением. Рядом, не отставая ни на шаг, звонко перестукивал копытцами её тёмно-гнедой малыш.