— И что же он изобретает?

Поузи привел в порядок бумаги на столе, пристально посмотрел на Питта и сообщил:

— Мейсон Бродмур вырезает тотемные столбы.

Как обычно, ровно в семь часов утра Артур Дорсетт на персональном лифте поднялся на последний этаж небоскреба и устремился в свои роскошные апартаменты — словно бык на арену в Севилье.

Внешность Дорсетта поражала воображение. Проходя в дверной проем, он задевал плечищами о косяки и наклонял голову, чтобы не стукнуться о притолоку. Сильно волосатое тело бугрилось мускулатурой профессионального борца. Светло-рыжая жесткая шевелюра напоминала густые заросли ежевики. Энергичное выражение на загорелом лице подчеркивал здоровый румянец. Взгляд черных глаз, бивший из-под нависших бровей, был неистов. Громадные усы загибались к уголкам губ, которые постоянно извивались, как мурены, обнажая пожелтевшие зубы заядлого курильщика. Ходил магнат вперевалку, при этом плечи у него поднимались и опускались, будто коромысло парового двигателя.

Загар у Дорсетта был несмываемый — он появился от длительного пребывания на солнце, когда Артур работал в открытых шахтах, вдохновляя рабочих на трудовые подвиги. Магнат до сих пор мог наполнить ковш экскаватора пустой породой наравне с лучшими шахтерами. Мог, но давно уже этого не делал. Из него прямо-таки перли презрение и непомерное тщеславие. Артур Дорсетт был сам себе империей и не следовал никаким законам, кроме своих собственных.

В небоскребе, выстроенном за четыреста миллионов долларов без привлечения банковских кредитов, располагались конторы оптовых и розничных торговцев алмазами, ювелирные мастерские, шлифовальная фабрика, а также главный офис компании «Дорсетт консолидейтед». Это было известно в Сиднее всем. Но мало кто знал о личной жизни Артура Дорсетта.

Он вошел в обширную приемную, миновал четырех секретарш, не удостоив их ни малейшим вниманием, и открыл стальную дверь. Кабинет имел стены двухметровой толщины без окон: слишком уж многие из тех, кто сталкивался в бизнесе с Дорсеттом, желали нанять снайпера, чтобы отомстить магнату. Вдоль стен стояли остекленные витрины, где на черных бархатных подушечках лежали образцы продукции, выдаваемой на-гора алмазной империей. Кто-то подсчитал, что общая стоимость бриллиантов, хранившихся здесь, составляла полтора миллиарда долларов.

Дорсетт не нуждался ни в штангенциркуле, ни в специальных весах, ни в лупе, чтобы наслаждаться своим сокровищем. У него был взгляд настоящего профессионала. Устав от дел, он доставал из витрины какой-нибудь камень и подолгу любовался им. Особенно часто он выбирал лилово-розовый бриллиант класса «Д», безупречный по исполнению и обладающий удивительным блеском благодаря способности мощно преломлять и пламенно рассеивать свет. Этот камень, найденный китайским рабочим на острове в 1908 году, был самым крупным в личной коллекции Дорсетта. Первоначальный его вес равнялся 1130 каратам. После обработки вес уменьшился до 620 карат. Мастера придали алмазу форму розочки, наделив девяносто восьмью гранями. Если и существовал в мире бриллиант, порождающий мечты о любви и приключениях, то это был он, скромно именуемый Артуром «Роза Дорсетта». Он никогда не выставлялся на публике. Дорсетт хорошо знал: не меньше полусотни человек с великой радостью пойдут на любое преступление, лишь бы завладеть уникальной драгоценностью.

Он сел за стол — изделие чудовищных размеров из полированной окаменелой лавы с ящиками из красного дерева — и нажал кнопку, уведомляя заведующую канцелярией о том, что приступил к работе.

Генерал-секретарша немедленно сообщила по внутренней связи:

— Ваши дочери ожидают уже почти час.

Дорсетт откликнулся голосом, не уступающим в твердости выставленным в кабинете алмазам:

— Пусть милашечки войдут.

Он поудобнее устроился в кресле, как зритель перед началом спектакля. Ему неизменно доставляло удовольствие видеть, насколько разные у него дети — и по виду, и по характеру.

Боудикка вошла в кабинет с самоуверенностью тигрицы, ступившей на землю безоружных селян. Прекрасно сложенное, неподвластное ожирению тело было облачено в вязаный шерстяной жакет, надетый поверх подобранной в тон безрукавки, и полосатые коричневые брюки, заправленные в сапожки из телячьей кожи, предназначенные для верховой езды. Ростом Боудикка значительно превышала сестер, хотя и не дотягивала до отца. У него она переняла черные глаза, надменное выражение лица, внушающее благоговейный страх, и густые рыжеватые волосы, которые в свободном падении достигали бедер. Косметикой Боудикка совсем не пользовалась.

Дорсетт воспринимал старшую дочь как сына. С годами, основательно скрепив сердце, он примирился с тайным образом жизни амазонки, поскольку по-настоящему значимым для него было одно: Боудикка обладала не менее сильной волей, чем он.

Дейрдра в простом (правда, отличного покроя) багряном двубортном платье-пальто вплыла в кабинет. Писаная красавица, она прекрасно умела использовать очарованных ею людей к своей выгоде, но внешне — никаких претензий. Мускулистая сила легко перенесла ее через кабинет и опустила в кресло рядом с Боудиккой, севшей чуть раньше.

Мэйв появилась последней. Грациозная, как морская водоросль, она была одета в гладкую юбку и клетчатую рубаху на молнии поверх белой рубчатой водолазки. Длинные светлые волосы мягко сияли от дорогого шампуня, а смуглое лицо пылало от гнева. Она остановилась напротив отца между сестрами и выкрикнула прямо в глаза, таившие злокозненность и порочность:

— Отдай моих мальчиков!

Отец взял со стола трубку и выставил ее на манер пистолета.

— Сядь, девчонка!

— Нет! — крикнула Мэйв. — Ты украл моих сыновей, и я хочу, чтобы ты их вернул, не то, видит бог, я сдам тебя и этих послушных сучек полиции, но сначала обо всех вас расскажу журналистам.