Шрифт:
— Хейсан-хоппсан, Малыш!
— Хейсан-хоппсан, Карлссон! — закричал в ответ Малыш.
Вскочив из-за стола, невероятно счастливый, Малыш смотрел, как Карлссон несколько раз облетел лампу на потолке, прежде чем с негромким «бац» приземлился возле Малыша. Как только Карлссон выключил моторчик — он делал это, нажимая маленькую кнопку у себя на животе, — да, как только он это сделал, Малыш хотел кинуться к нему и обнять его. Но Карлссон оттолкнул его своей маленькой пухлой ручонкой и сказал:
— Без паники! Только без паники! Найдется у тебя какая-нибудь еда? Мясные фрикадельки или что-нибудь в этом роде? А может, кусочек торта со взбитыми сливками?
— Не-а, мама не готовила сегодня мясные фрикадельки. А торт со взбитыми сливками бывает у нас только в день рождения.
Карлссон фыркнул:
— И это называется «семья»? «Только в день рождения…» Ну, а если является дорогой старый друг, которого много месяцев не видели? Одного этого, как ни верти, вполне достаточно, чтобы подстегнуть твою маму.
— Да, но мы не знали… — начал было Малыш.
— Не знали! — возмутился Карлссон. — Вы могли бы надеяться! Вы могли бы надеяться, что я прилечу сегодня, и этого было бы достаточно для того, чтобы твоя мама тут же начала одной рукой лепить мясные фрикадельки, а другой — сбивать сливки.
— На обед мы сегодня ели фалунскую колбасу, — пристыженно сказал Малыш. — Может, ты хочешь…
— Фалунская колбаса, когда является дорогой старый друг, которого не видели несколько месяцев!
Карлссон снова фыркнул:
— Ну ладно, раз уж приходится бывать в этом доме, придется привыкать к чему угодно… Тащи сюда фалунскую колбасу!
Малыш со всех ног кинулся на кухню. Мамы дома не было, она пошла к врачу, так что спросить у нее разрешения он не мог. Но он был уверен, что ему разрешили бы угостить Карлссона фалунской колбасой. На тарелке лежало пять оставшихся ломтиков, и он захватил их для Карлссона, который ястребом кинулся на них. Он набил рот колбасой, и вид у него был вполне довольный.
— Ну вот, — сказал он. — Для колбасы вкус у нее совсем недурной. Ясное дело, не такой, как у мясных фрикаделек, но что можно требовать от некоторых…
Малыш понял, что под словом «некоторых» подразумевается он сам, и поспешил перевести разговор на другую тему.
— Весело было у бабушки? — спросил Малыш.
— Да, так весело, что не стоит даже говорить, — ответил Карлссон. — Поэтому я вообще не собираюсь говорить об этом.
И он с голодным видом вонзил зубы в колбасу.
— Мне тоже было очень весело, — сказал Малыш.
И он начал рассказывать Карлссону обо всем, делал у бабушки.
— Она такая добрая, моя бабушка, такая добрая, — вспоминал Малыш. — И ты даже представить себе не можешь, как она мне обрадовалась. Она обняла меня изо всех сил.
— А зачем? — спросил Карлссон.
— Потому что она меня любит, понятно тебе? — спросил Малыш.
Карлссон перестал жевать.
— А тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что моя бабушка любит меня еще больше, а? Тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что она как кинется на меня и давай обнимать, пока у меня лицо не посинело. А все потому, что она меня так любит. Тебе это и в голову не приходит, да? Но могу подтвердить, что у моей бабушки самые железные в мире кулачки, и люби она меня хоть на сто грамм больше, я не сидел бы здесь с тобой — она бы меня просто-напросто придушила.
— Вот это да! Здорово же твоя бабушка обнимается! — восхитился Малыш.
И хотя бабушка Малыша никогда не обнимала его так крепко, все же она наверняка любила его и всегда была добра к нему. И Малыш постарался внушить это Карлссону.
— Хотя она может быть и самой надоедливой на свете, — немного подумав, добавил Малыш. — Вечно ворчит, что надо переменить носки, что нельзя драться с Лассе Янссоном, и все такое в том же роде.
Карлссон отшвырнул в сторону теперь уже пустую тарелку.
— А тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что моя бабушка еще надоедливее твоей, а? Тебе, ясное дело, и в голову не приходит, что она заводит будильник и вскакивает от его звонка в пять часов каждое утро только для того, чтобы успеть как следует наворчаться? А главное, чтоб я сменил носки и не дрался с Лассе Янссоном?
— Ты знаешь Лассе Янссона? — изумленно спросил Малыш.
— Нет, к счастью, не знаю, — ответил Карлссон.
— Так почему же тогда твоя бабушка говорит, что… — продолжал удивляться Малыш.