В первый день плавания похититель сокровища не только не был настигнут, но его даже не было видно. Это, впрочем, объяснялось извилистостью реки. Ночью поневоле пришлось устроить стоянку, потому что гребцы слишком переутомились.

Лишь к концу второго дня американцы, плывшие впереди на китоловке, заметили перед собой на довольно большом расстоянии четыре темные точки, быстро несшиеся гуськом по воде.

— Готов поставить свою последнюю трубку, что это наш приятель со своими разбойниками! — вскричал Ретон, первый заметив двигавшиеся впереди точки и указывая на них своим спутникам.

Последние поспешили взглянуть в указанном направлении и радостно воскликнули:

— Они! Конечно, они!

— Нужно во что бы то ни стало догнать их до устья, — сказал Ульоа. — Но погодите! Что случилось с пирогами? — продолжал он, всматриваясь вдаль. — Они вдруг остановились… Математе, что бы это значило?

— Пристают к тому самому островку, на котором останавливались и мы по пути сюда, — сразу определил канак, бросив туда беглый взгляд. — Несколько белых выходят на берег, а остальные вместе с кети остаются в пирогах.

— Вот так глаза! — восторгался Ретон. — И у меня, как у моряка, они не плохи, несмотря на мои лета, но все-таки я, кроме каких-то точек, ничего не вижу, а он…

— Ну, этому мы будем удивляться потом, — прервал Ульоа. — Пока же надо пользоваться удобной минутой. Друзья! — обратился он к гребцам, — приналягте на весла. Угощение за мной.

Флотилия еще быстрее понеслась к островку и достигла его, когда начали спускаться вечерние сумерки. Под сенью исполинских ризофоров раскачивались на воде четыре двойные пироги, по-видимому, тяжело нагруженные. На каждой из них находилось несколько вооруженных дикарей и матросов. Все они с беспокойством смотрели на приближавшуюся флотилию.

По команде Ульоа флотилия остановилась на расстоянии ружейного выстрела, образовав полукруг.

— Сдавайтесь! — громовым голосом крикнул капитан. — Кто не исполнит этого требования, тому тут же и конец!

В ответ раздался рев испуганных дикарей, тревожно зашевелившихся в пирогах, между тем как матросы бросились на берег.

— Отправились за своим атаманом! — воскликнул Ретон. — Ну что ж, пусть является и он. Скорее окончится дело.

— Вперед! — скомандовал Ульоа. — Математе, заставь кети сдаться и забери пироги. А мы потолкуем с их вождем.

Пока Математе убеждал испуганных дикарей сдаться без напрасного кровопролития, американцы выскочили на берег и были встречены десятью вооруженными матросами во главе с самим Рамиресом.

— Бандиты! — яростно крикнул с пеной у рта авантюрист, дико вращая во все стороны налитыми кровью глазами. — Горе тому, кто осмелится хоть пальцем прикоснуться к пирогам!.. Я завоевал сокровище Голубых гор и никому не уступлю его!

Бельграно поднял было свой карабин и прицелился в авантюриста, но Ульоа поспешил остановить молодого человека, надеясь уладить дело мирным путем.

— Это вы капитан «Эсмеральды»? — спросил он.

— Да, — резко ответил Рамирес, — а вы кто?

— Я — капитан «Андалузии» и хотел бы…

— Был им, а сейчас отправишься вслед за своей «Андалузией»! — прохрипел авантюрист, наводя на своего противника дуло карабина.

Но Ульоа также навел на него свое ружье и с улыбкой проговорил:

— Перестаньте упорствовать, дон Рамирес! Разве вы не видите, что сила на моей стороне? Ведь в моих руках и пушка с вашей «Эсмеральды»…

— Пушка с «Эсмеральды»?! — с удивлением вскричал Рамирес. — Но как же она могла очутиться у вас?

— Очень просто, — невозмутимо продолжал Ульоа, — я ее взял вместе с вашим судном.

Рамирес был как громом поражен и на несколько мгновений оцепенел. Потом в нем опять заклокотала ярость

— А, негодяи! — скрежеща зубами, крикнул он и снова поднял было карабин. — Смерть всем вам!..

— Сдавайтесь, капитан! — сказал один из матросов, ухватив его за руку. — Мы отказываемся от дальнейшего участия в ваших замыслах, от которых и так уже достаточно пострадали…

— И вы так легко отказываетесь от миллионов, которые уже находятся в наших руках?! — крикнул вне себя Рамирес. — Изменники! Трусы!..

— Ошибаетесь, дон Рамирес, — насмешливо прервал его Ульоа, — золото тоже уже не в ваших руках, а в моих. Взгляните: все ваши воины сдались моим, потому что поняли бесполезность сопротивления.

Рамирес бросился к воде и остолбенел, увидев, что все пироги действительно находились уже в руках врагов. Переведя потом глаза на китоловку, он заметил на ней свою собственную пушку и торжествующе выглядывавшего из-за нее Ретона, а рядом с ним и девушку.

— А, красавица! — взревел, искажаясь от злобы, авантюрист. — И ты ускользнула из моих рук? Ну, так не доставайся же ты никому!