Вслед за указом – «не быть» – последовало и расформирование епархии: «владычная обитель на Крутицах» была со всеми строениями, за исключением храма Успения Богородицы, обращенного в приходскую церковь, отдана Военному ведомству. Ризницу, иконы, утварь Воскресенской церкви передали Чудову монастырю, архив епархии – «в связках, столбцах и свертках древних лет» – в Московскую духовную консисторию, где, по словам анонимного автора описания Крутиц, изданного в 1893 году, «они хранятся, к сожалению, не в той целости, как были сданы, большинство из них потерялось или во время перенесения самого архива, или во время пожара 1812 года».

В 1798 году строения монастыря частично были отданы под казармы, где разместились полицейские драгуны, потом жандармы и другие части Московского гарнизона. И москвичи постепенно забывали об архиерейском подворье и привыкали к Крутицким казармам, где была учреждена гарнизонная гауптвахта, известная нам по «Былому и думам», – двадцатидвухлетний Герцен отсидел в ней во время следствия семь месяцев перед ссылкой в Вятку.

Казармы с гауптвахтой занимали прежние приказные палаты – длинное двухэтажное здание со скупо пропускающими свет зарешеченными окнами, с глухими сводчатыми помещениями и каменными гулкими лестницами.

Упразднение Крутицкой епархии и подчинение подворья жандармскому управлению способствовали быстро надвигавшемуся запустению. Крутицы сильно пострадали в 1812 году от французов, грабивших все, попадавшее под руку. Пожар не оставил в подворье ни одного деревянного строения. Хозяйственные меры гарнизонного начальства, принявшегося за переделки и перестройки доставшихся ему палат и церкви, совершенно изменили облик Крутиц. К концу XIX века мало что, кроме известного теремка над главными воротами, напоминало древнюю владычную обитель. Периодически предпринимались попытки бороться с разрушениями, что-то восстановить, не давшие, однако, ощутимых результатов.

Здание митрополичьего дворца ветшало и выглядело подлинной руиной, настолько, что в XIX веке не раз ставился вопрос об его сносе, вместе с Воскресенской церковью и Теремком. И лишь по счастливой случайности намерение это не было осуществлено. В 1840 году состоялось другое решение – был выдвинут проект восстановления Воскресенской церкви по моде того времени – с отделкой «в византийском вкусе» и изразцовым декором. Позднее, в 1868 году, архитектором Д.К. Чичиговым были подреставрированы Теремок и переходы, частично к тому времени обрушившиеся. И уже в начале нашего века архитектор Струков предложил свой проект реставрации некоторых строений Крутиц, но осуществлен и он не был.

Вплоть до пятидесятых годов нашего века фактически не было предпринято сколь-нибудь серьезных и последовательных мер, чтобы предотвратить медленное и неуклонное разрушение одного из самых интересных исторических памятников Москвы – Крутицкого подворья. Заслуга его восстановления, как бы возвращения из небытия, принадлежит всецело современному крупнейшему реставратору П.Д. Барановскому и его ближайшим ученикам и помощникам. Только благодаря их последовательным усилиям и напряженной работе по тому, что уже поднято из руин, очищено от позднейших наслоений или восстановлено в соответствии с тщательно изученными архивными материалами и другими данными, можно теперь составить себе представление о былом облике Крутицкого подворья.

Снаружи и изнутри восстановлен митрополичий дворец, настолько, что уже нельзя догадаться, что всего несколько лет назад тут стоял обветшалый жилой дом с грубо пробитыми оконными проемами. Ныне, пройдя ворота ограды, видишь настоящие московские двухъярусные палаты с величественного вида красным крыльцом, стенным декором, окнами, обрамленными типичными наличниками XVII века, с верхним треугольным сандриком и фигурчатыми боковыми столбиками, бегущим по фризу ребриком и кованым флюгером, красиво венчающим крутоскатную крышу…

Иное впечатление оставляет северная стена дворца, принадлежащая одновременно и древней Воскресенской церкви. Тут реставрация еще в разгаре, везде – следы поисков. Для непосвященного человека вскрытые фрагменты древней кирпичной кладки, отдельные элементы давно заложенных или переделанных проемов, какой-нибудь остаток углового карниза или позднейшей крепежной арки немы. И кажется чудом, как удается во всей этой путанице наслоений ориентироваться и выявлять те главные узлы, что помогут восстановить древнее творение. Справедливо говорится об искусстве реставрации. Да, она требует не только знаний и опыта, но и таланта, способности проникнуть в дух отошедших веков, разгадать замысел предшественника – зодчего, создавшего реставрируемое здание. Вот строки Боратынского:

И подлинный реставратор подолгу вглядывается в грубые очертания перестроенного здания, вдохновенно угадывая скрытые в нем гармонические черты творения древнего художника…

За низкими дверьми на кованых петлях – сводчатые покои. Убраны плоские потолочные перекрытия, перегородки прежних квартирантов: реставраторы заново возвели своды, дневной свет проникает через небольшие окошки с вмурованными в аршинные стены узорчатыми решетками. Тут легко себе представить расставленные вдоль стен обитые сафьяном лавки, божницы в углах, дубовые тяжелые столы; в парадных помещениях – поставцы с посудой, троноподобные кресла… Давно исчезнувшие кафельные печи заменены водяным отоплением, что несколько портит вид чистых, выбеленных покоев с паркетными, сверкающими лаком полами. Надо полагать, что стены были когда-то покрыты росписью, но нужно ли упоминать, что от нее и малейшего следа не сохранилось после почти двухсотлетнего хозяйничания гарнизонного начальства. В палатах разместились реставраторы – всюду канцелярские столы, чертежные доски, полки и шкафы: еще не подошло время думать о музейной экспозиции и стильной мебели… И тем не менее древние владычные покои покидаешь с ощущением, что приобщился к чуду возрождения исторического памятника, позволившего тебе на миг перенестись в обстановку твоих далеких предшественников, что на тебя пахнуло историей!