Итак, что мы имеем? Лешка мертв. Хотелось бы верить, что все это было сном, но во сне не чувствуют боли. Что еще? Я убила двоих человек и одного покалечила. Веселую троицу смертников ко мне послал папочка. С учетом обстоятельств, я могу в ближайшем будущем отправиться в места не столь отдаленные на неопределенно (пока) долгий срок.

Мозги стали ватными и боль впилась в них тысячами иголочек. Я знала, что уже могу открыть глаза, но делать это положительно не хотелось. Услышала хлопок двери, игла в вене пошевелилась и боль сдалась под натиском лекарства.

– Позовите меня, когда она проснется, - тихий женский голос.
– нужно узнать, как она себя чувствует после операции.

Похоже, у меня посетитель. Наверняка, Дашка. Ответа на просьбу медсестры не последовало и я решила, что ей просто кивнули. Пошевелилась, проверяя физическое состояние, и тихо позвала:

– Дайте воды...

Губ коснулась трубочка, набрала в рот немного воды, прополоскала и с трудом проглотила. Челюсть двигалась со скрипом. М-да, по лицу меня приложили основательно. Представляю какой оттенок сейчас у моей моськи...

– Как Вы себя чувствуете?
– спросила медсестра.

– Терпимо, - осторожно ответила я.

Она задавала стандартные вопросы, я тихо отвечала. Через несколько минут она не выдержала и поинтересовалась:

– Почему Вы не открываете глаза?

– Не хочу. Терпеть не могу черно-белый мир. Посплю и открою.

Девушка хмыкнула. Опять хлопнула дверь. Я поняла, что она ушла и уже хотела попробовать уснуть, но почувствовала, как кто-то взял меня за руку. Ладонь явно мужская. Интересно, кого это пустили ко мне?

– Привет, - услышала я голос Ахиллеса.

– Привет, - подумала немного и шепнула: - Прости.

– За что?
– удивился он.

– Не уберегла Лешку...
– по щеке скатилась предательская слеза.

Пашка сжал мою ладонь и пробормотал:

– Это он тебя не уберег...

– Сколько я здесь?

– Четвертый день. Вчера были похороны...

Я заплакала. Почему все так? Я не достойна счастья? Мне нельзя просто любить и быть рядом с любимыми? Если бы не я, Лешка не страдал бы от безответной любви и сейчас был бы жив. Сергей был бы жив, если бы я сразу заметила Лешку. Мама осталась бы жива, если бы я не забрала ее к себе. Вокруг меня умирают люди. Люди, которых я люблю.

– Оставь меня одну, - попросила я.

Когда Ахиллес ушел, я повернулась на бок, подтянула колени к животу и завыла в голос. Вся боль, накопившаяся за последние три года, выходила из меня с жутким воем и слезами. Я опять горела в своем личном аду.

Через минуту прибежала медсестра и сделала укол. Я опять провалилась в бездну, где не было ничего, кроме меня и моего отчаяния.

У каждого человека есть запас прочности. Я свой, похоже, исчерпала. Меня поглотила тоска. Жить не хотелось, думать больно, дышать противно. Убить себя не смогу при всем желании. Просто не смогу и все. Мы однажды разговаривали об этом с Лешкой. Суицид - это высшая степень эгоизма, но не это главное. Не я дала себе жизнь и не имею права ее отбирать, пусть и у себя самой. Я не верю в судьбу, но верю, что каждому отмерено определенное время и мы не в праве сокращать срок своей жизни. Смерть сама придет за мной тогда, когда посчитает нужным. Я могу лишь перестать хотеть жить.

И я перестала. Просыпалась и билась в истерике, расходились швы, прибегали врачи и я опять проваливалась в сон. Снилось мне одно и тоже. Сначала Лешка, потом мама и следом муж. Они грустно улыбались и смотрели на меня с любовью. Я бежала к ним и что-то кричала, но их фигуры отдалялись от меня, медленно растворяясь в черноте сна.

Еще ни разу я не проснулась в одиночестве. Чаще всего рядом оказывался Ахиллес и тогда я начинала рыдать сразу же. Было непередаваемо больно смотреть в его обеспокоенное лицо и понимать, что его лучшего друга убили из-за меня. Пару раз приходил старший брат мужа. Он гладил меня по голове, говорил что все будет хорошо и уходил. А я опять сворачивалась клубочком и выла в голос. Один раз видела племянницу мужа, его внучатых племянниц и племянников, двоюродных и троюродных сестер и братьев. Флегматично отметила, что мои родственники меня не посещали. Оказалось, что семья покойного мужа, с которой я почти не общалась и при его жизни, волнуется обо мне гораздо больше моих родных.

Не знаю, сколько все это продолжалось, но я была просто не способна что-либо изменить и потому даже не пыталась. Я боролась, долго боролась, но смерть Лешки стала последней каплей. Я сдалась. Ни разу за все время моего пребывания в больнице я не вспомнила о сыне. Мозг усиленно блокировал мысли о Русе. Наверно, я просто не выдержала бы мысли о том, что кто-то во мне нуждается и я просто обязана взять себя в руки и жить...

Проснулась я как-то резко. Обычно я с трудом разлепляла глаза, а тут распахнула их и поняла, что больше не хочу спать. Повернула голову и...уронила челюсть на грудь. Рядом стоял парень...нет, не парень. Это была картинка. Черные волосы, глаза настолько насыщенного синего оттенка, что радужка сливалась со зрачком, идеальной формы губы, прямой нос, широкие плечи, высокий, накачанный, в стильном костюме за несколько тысяч американских рублей...картинка! Так, стоп! Это куда у меня мысли поскакали?

– Не смей!
– рявкнул он.

Голос у него глубокий, с легкой хрипотцой и настолько властный, что я просто замерла, сдерживая уже начавшие подступать слезы.

– Увижу слезы - опять тебя усыплю на неделю. Помучаешься кошмарами, а потом все равно со мной поговоришь.

Я опешила. Это кто? Какого черта он на меня орет? Я ему что, девочка?!

– Меня зовут Андрей. Я твой личный психолог на ближайшую неделю. И ты будешь делать то, что я говорю, - он что, мысли читает?
– У тебя все на лице написано. И вообще, все люди мыслят одинаково.