– Всё-таки доискался… – выговорил Мануил. Вздохнув, он отложил калам и откинулся на спинку деревянного кресла. – Да ты присаживайся, сиятельный. Как у вас говорят: «В ногах правды нет…»

Олег почувствовал успокоение – всё-таки он нашёл того, кого искал. Удобно устроившись в кресле, он положил ногу на ногу и сложил руки на колене.

– Катакил – твой человек? – спросил он прямо.

– Ну вот ещё! Василий глуп и умеет только поддакивать. Тайну ему доверить нельзя, умного совета от него тоже не дождёшься.

– Тогда объясни мне одну вещь, «Принцепс», – сказал Сухов. – Зачем?

– А тебе известно куда больше, нежели я полагал, – с уважением затянул Атталиат. – Зачем… Ты же только что из Италии и видел, как там живут-поживают да добра наживают всякие бароны и графы. Даже какой-нибудь ничтожнейший виконт, владеющий вшивой деревушкой, чувствует себя господином, хозяином жизни! А мы? Мы живём в вечном страхе, не зная, что с нами станется завтра, всё изощряемся, угождая базилевсу. Да по какому праву? Кто он такой? Отец Романа жил по колено в навозе!

А видал ты, как живут монахи в той же Италии или в Бургундии? Лотарингии? Штирии? Едят от пуза и сладким вином запивают! Наши же всю свою жизнь Господа молят в голоде и холоде!

– А чего же ты не переедешь в ту же Италию? – поинтересовался Олег. – Купил бы себе виллу на бережку и чувствовал бы себя хозяином жизни.

Мануил грустно вздохнул и покачал головой.

– Не хочу, – сказал он. – Здесь я родился, здесь и умру.

– Тоже правильно. Скажи, а того варяга, Стемида, ты подкупил?

– Стемид? – нахмурился протомагистр. – Ах, да… Признаться, не хотел вымарать руки убийством, но тут случай подвернулся – грех не попользоваться. Уж очень подходящ был этот… как, ты сказал, его зовут?

– Стемид.

– Вот-вот, он самый. Абсолютно продажный, жадный и бессовестный тип. Правда, за тридцать серебряных милиарисиев он не соглашался тебя убить, но вот за тридцать номисм готов был зарезать любого. Олег посмотрел на него, подумал.

– Знаешь, – признался он, – я бы не питал к тебе ничего, кроме лёгкой брезгливости, если бы ты обманом не услал Елену в Рим.

– Да, это было подло, – легко согласился Атталиат. – Надеюсь, она жива?

– Твоими молитвами, Мануил, – усмехнулся Сухов. Атталиат тоже наметил улыбку.

– Объясни и ты мне одну вещь, Олегарий, – сказал он. – Ты-то почему хранишь верность императору? Зачем?

– Это не верность и не преданность, Мануил. Просто я дал слово чести, а честь для воина – всё. Я – воин. Ну что, вечер вопросов и ответов закончен?

– Пожалуй, – кивнул протомагистр. – То, что тебе хотелось узнать, ты вызнал уже, а прочее не слишком интересно…

Кряхтя, он поднялся и подошёл к сундуку-«башенке». Подняв крышку, Атталиат достал оттуда гладиус.

– Не напрягайся, – спокойно сказал он, – поединок я затевать не собираюсь. Я – не воин. Так что позволь мне уйти из жизни подобно достославным предкам…

На глазах погрузнев, состарившись за миг единый, протомагистр подошёл к колонне. Уперев рукоятку меча в желобок, острие клинка он приставил к груди и обнял колонну обеими руками.

– Прощай, враг мой… – пробормотал Атталиат.

– Прощай, «Принцепс», – сказал Сухов. Протомагистр рывком прижался к колонне. «Х-ха!» вырвался воздух из пронзённых легких, и остриё, обагрённое кровью, выступило со спины «Принцепса». Угасающий разум ещё светился в распахнутых жёлто-медовых глазах Атталиата, когда тот опускался на пол, цепляясь за колонну в последнем усилии жизни, но вот померк и он. «Пятый, который первый», заговорщик и предатель, коварный и сильный человек, умер.

Олег поднялся, гася позыв склониться над телом протомагистра, дабы закрыть ему глаза, и вышел.

– Ну, что? – бросился к нему Пончик. – Он?!

– Он, – подтвердил Сухов.

– Ты его убил?

– Я дал ему умереть. Пошли домой, Понч. Устал я… Ивор, Свен и Котян молчаливо ждали его приказов.

– Это и вас касается, – улыбнулся Олег.

Малютка Свен радостно потёр ладони – любил он бывать в гостях у Мелиссины, жаркое у её домоправительницы Ирины выходило просто бесподобное…

Игнатий Фока отворил ворота и пропустил всю компанию, лучась от радости, – все целы, здоровы, как хорошо-то!