– Ну, разумеется, они и лежат в банке, леди Рэйчел. Правда, не в Англии и далеко не все. Потому что единственный банк, которому я доверю все мои деньги, леди Рэйчел, – это мой собственный.

Её словно током пронзило:

– Так вот оно что! Вы сумасшедший. Вы понимаете хоть чтонибудь в банковском деле?!

– Мне не нужно понимать ничего конкретного, – он пожал плечами. – Для этого существуют технические сотрудники, – Гурьев посмотрел на Рэйчел и улыбнулся: – вы проницательны, леди Рэйчел.

– Ну, знаете ли, – фыркнула она. – Такие намёки может не уловить только законченная дура. Но я не понимаю…

– Давайте переживать неприятности по мере их поступления, леди Рэйчел.

– А что же, они, повашему, ещё не наступили?!

– Отнюдь.

– Конечно. Вы собираетесь приплести сюда Оскара… Неужели?! Джейк, как вы можете! Зачем это вам?!

– Вы удивительно, просто потрясающе проницательны, леди Рэйчел, – Гурьев посмотрел в окно.

Опять отворачивается, грустно подумала Рэйчел. Не хочет, чтобы я видела его глаза. А я хочу, я хочу видеть твои глаза, Джейк. Пожалуйста, не отворачивайся от меня, Джейк!

– Всётаки, на что вам поместье?

– Я объясню. Но позже, не сейчас.

Ты умница, леди Рэйчел, подумал Гурьев. Ты чудо. Но самого главного ты, к счастью, не понимаешь. И это радует. Потому что вряд ли моя идея придётся тебе по вкусу, леди Рэйчел. Но мне наплевать. Потому что я болен – тобой, Рэйчел. И мне нужно кудато девать всё то, что сжигает меня изнутри.

Добравшись до поместья, они разделились: Рэйчел воспользовалась случаем выдать порцию ценных указаний садовнику и по совместительству сторожу, что присматривал за домом, Тэдди с удовольствием остался в автомобиле, пересев на водительское место, а Гурьев с Осоргиным отправились на рекогносцировку. Похоже, моряк остался доволен его идеей и выбором места дислокации. Гурьев решил закрепить успех:

– Что скажете, господин капитан?

– Скажу, опять вы угадали, Яков Кириллыч.

Гурьев посмотрел на Осоргина и улыбнулся. Осознав и решив – в одночасье – что с безнадёжным потягиванием лямки лондонского таксиста покончено, покончено окончательно и бесповоротно, Осоргин преобразился буквально на глазах. Наблюдая происшедшую с ним метаморфозу, Гурьев радовался и очень гордился собой. Ничего, ничего, подумал он. Мы ещё повоюем, господин капитан. Мы ещё так повоюем, что чертям в аду станет тошно, Рэйчел. Вот это уж я тебе беспременно обещаю.

– Начинайте собирать команду, Вадим Викентьевич.

– Сегодня же вечером приступлю, Яков Кириллыч. Правда, есть пара вопросов, которые следует обсудить.

– Слушаю, – Гурьев наклонил голову чуть вперёд и влево.

– Как нам быть с принципом единоначалия?

– Легко, Вадим Викентьевич. Командир – вы. А верховный главнокомандующий – я. Я ставлю общую задачу, вы решаете, как её выполнить, советуетесь со мной, если возникает в этом потребность. Ну, и я буду тренировать людей, прививать им навыки, которые мне нужны и которые им очень и очень потребуются.

– Сурово.

– Уж как прорезалось, Вадим Викентьевич, – ласково улыбнулся Гурьев.

– Это правильно, – Осоргин кивнул, достал небольшую сигару, закурил, со вкусом затянулся, пополоскал дымом рот. – Бархатные ножны… Это правильно, Яков Кириллыч. Это понашему.

– Второй вопрос?

– Как людям представлять вас прикажете, Яков Кириллыч?

– Что ж, за великого князя мне себя выдавать, что ли? – пожал плечами Гурьев. – Как есть, так и представляйте.

– А вы думаете, я понимаю, что есть? – грустно спросил Осоргин и снова затянулся дымом. – Я ведь так ничего и не понимаю, Яков Кириллыч. То, что лично я верю вам, как будто это я сам делаю – ещё не всё. Нужно какоето обоснование. Легитимность – отнюдь не пустой звук.

– Это верно, – Гурьев кивнул. – Но нет никакой легитимности. Некому нас наградить легитимностью, Вадим Викентьевич. Только мы сами. Нет страны, нет армии, нет флота, нет царя. Ничего нет. Только русские, разбросанные по свету. Я скажу вам, господин капитан. Ну, объявим мы себя правительством в изгнании. Ну, назовёмся ИстинноРусским Общевоинским Союзом. Что толку в этом, Вадим Викентьич? Вместо того, чтобы заниматься делом, настоящим делом, мы погрязнем в склоках и выяснениях, кто главнее, легитимнее, русее и военнее. И будем, как все остальные, надувать щёки и громко пускать ветры в парламентских коридорах, хватая за фалды депутатов в тщетной надежде привлечь их внимание к нашей беде. В этом мире уважают только сильных, господин капитан. Только тех, кто говорит – я беру это, потому что это моё. И это моё, потому что я так хочу.