— Для родного поселка постарайся, Артем Иваныч, — ввернул Носков. — Раз уж свою клятву нарушил...

Ох, как не хотелось Артему браться за эту непрофес­сиональную работу... Но как объяснишь этим хорошим людям? Обидятся, подумают — нос дерет, не хочет ува­жить...

— Еще время у нас есть, — сказал Мыльников. — Не желаете пока на рыбалку? Я тут откопал такое озеро! Барсучье называется...

— Хоть сейчас! — обрадовался Артем.

— В пятницу вечером. Договорились?

— Я вас жду, — сказал Артем.

Мыльников вытащил из кармана несколько красных самодельных блесен.

— Специально заказал меднику для крупных щук, — сказал он. — Моей конструкции. Попробовал в воде — играет, как заводная. По штучке могу вам подарить.

Носков отказался, сказав, что не любит ловить на спиннинг, а Артем взял.

Мыльников попрощался, уселся за руль и уехал. На повороте «газик» козлом подпрыгнул в воздух. Из-под колес в дощатый забор с дробным грохотом ударили комья грязи.

— Опять мы с ним из-за дороги схватились. Дело к осени, а как начнутся дожди — пиши пропало. Ни один автобус не пройдет, — сказал Кирилл Евграфович. — А что стоило сейчас бы, пока сушь да теплынь, пройтись грейдером да засыпать песком? Вот что, я напишу замет­ку в районную газету, а ты нарисуй на него карикатуру посмешней. Ух, взовьется! Мыльников не терпит крити­ки. Привык, что всегда хвалят. И в газете и по радио.

— Он мне материалы подкидывает, вон стекло обе­щал, а я — карикатуру?

— Не даром же! Ты деньги в бухгалтерию платишь... А потом дорога — государственное дело. Забыл, как меня костерил? Я ж не обиделся. Как говорится, дружба друж­бой, а служба службой...

— Кирилл Евграфович, у вас тут в поселковом браки регистрируют? — спросил Артем.

— Чего это ты вдруг заинтересовался? Никак женить­ся задумал? Выходит, наши девчонки получше питер­ских?

— Так уж и жениться...

— Давай приводи любую... — усмехнулся Носков. — За милую душу зарегистрирую. У меня тут без задержки.

— У вас тут своих женихов хватает...

— С такой знатной бородой ни одного нет. У нас все безусые.

— С бачками есть, как у Пушкина...

— Вон оно что... — протянул Кирилл Евграфович.— Это ты о Володьке Дмитриенко? У Мыльникова на заводе работает. Наладчик станков. Толковый парень, только вот, когда выпьет, побуянить любит... А ты что, имеешь про­тив него что-нибудь?

— Наоборот, — сказал Артем. — Восхищаюсь.

— Чего-то ты темнишь, парень, — покачал головой Кирилл Евграфович.

— Гаврилыч меня ждет, — сказал Артем. — Велико­лепный плотник! Спасибо за рекомендацию. Я очень рад, что он строит дом.

— Гляди не сглазь... — усмехнулся Носков. — Так прошу тебя: подумай насчет карикатуры. Позанозистей, чтоб за живое задело...

У калитки Артем остановился. Носков курил и смот­рел на него. И взгляд у него был задумчивый.

Глава четырнадцатая

1

Сентябрь был такой же теплый и солнечный, как и август. Все так же стороной проносились редкие осенние грозы, пронзительные ветры гнули в бору деревья, и тогда в воздухе густо реяли сухие сосновые иголки и уже тро­нутые желтизной листья. Потом снова становилось тепло и солнечно. В такие дни из леса плыли по воздуху длин­ные голубоватые нити паутины, которые и разглядеть-то почти невозможно. На длинных паутинах, оторвавшись от своей многодетной матери-паучихи, совершали свое пер­вое далекое путешествие маленькие паучки. Идет человек по лесу или по улице — и что-то тонкое, липкое вдруг коснется его лица. Это и есть паутина с паучком-путе­шественником.

Не только паутина летела из леса. Летели вышелу­шенные ольховые сережки, березовая пыльца, кленовые стрекозки и разнокалиберные семена других деревьев. Летели, чтобы упасть на землю и, пролежав зиму под сне­гом, весной проклюнуться тонким зеленым ростком.

В лесу дружно пошли грибы. Последний, самый обильный, осенний слой. Ребятишки, да и взрослые таска­ли кузовами и корзинками ядреные боровики, толстоно­гие подосиновики, бледно-розовые волнушки и благород­ные грузди. Артем раньше считал, что лучше рыбалки ничего не бывает на свете, но оказалось, что грибы соби­рать — тоже огромное удовольствие. Только вот девать их было некуда. Солить он не умел, сушить тоже. А боль­ше двух сковородок в день не съешь. И он отдавал грибы соседу Кошкину, жена которого в два счета с ними рас­правлялась: что сушить, что солить, а что и в мусорную яму... Случалось, Артем приносил из лесу и поганки.

В саду среди ветвей закраснелись яблоки. С каждым днем они становились больше, наливались, радовали глаз. Однако Артем стал замечать, что самые спелые яблоки куда-то исчезают. Напрасно он шарил в густой траве под яблонями — плодов там не было. А несколько дней спу­стя, когда он впервые обратил внимание на пропажу яблок, застукал в саду дочь Кошкина — Машу. Девчонка метнулась к забору — она была в спортивных брюках — и зацепилась за гвоздь в доске. Услышав, что затрещала материя, замерла на месте. Ни капельки не испугавшись, таращила на Артема светлые плутоватые глаза. На вид девчонке лет пятнадцать. И хотя велик был соблазн от­шлепать ее, Артем помог освободиться от гвоздя.