Когда сегодня Гаврилыч сказал, что после обеда за­держится, Артем забеспокоился: не собирается ли он сно­ва загулять? А слоняться по захламленному двору и ждать, когда он — красное солнышко — покажется, было невеселое занятие..

— Ты не думай, что я нынче выпивать собираюсь. На какие шиши? — сказал Гаврилыч, ухмыляясь. Он то­же хорошо изучил Артема. — Сегодня у нас в клубе ин­тересный суд будет, куриный процесс...

— А мне можно? — спросил Артем.

Гаврилыч взглянул на него, задумчиво почесал пере­носицу.

— Не стоит, я думаю... Это наше, смеховское дело. Степаниду Петрову судить будем. Ты человек далекий пока от нашей жизни. Степаниду не знаешь, и потом тут дело не в курице паршивой... Лучше уж не встревай... Я тебе все как есть потом расскажу.

Гаврилыч вернулся часа через четыре. Трезвый и ве­селый. Еще от калитки стал пофыркивать, ухмыляться и качать головой. Будто побывал не на суде, а в цирке.

Усевшись на свое любимое бревно — Гаврилыч много уже бревен обтесал и пустил в дело, а это, ядреное и крепкое пока не трогал, будто специально оставлял его, чтобы садиться, — стал рассказывать.

Произошла вот какая история.

В каждом селе есть свой юродивый или дурачок, свой добрый человек и злой. Доброго все любят и уважают, никогда плохого слова не скажут, а злого, недоброго сто­ронятся, стараются с ним не связываться. И длится это долгие годы. Таким недобрым человеком считалась в Смехове Степанида Петрова — рослая моложавая женщина с гладкими черными волосами. Говорят, смолоду была за­видной красавицей. А замуж почему-то вышла за незамет­ного тихого мужика — Терентия Петрова. Человек он был хороший, и люди его уважали. Ни с кем не вступал в споры, сильно не напивался, никогда не шумел и не буя­нил. И вообще за всю свою жизнь ни разу никого не оби­дел. Правда, говорят, он еще и смолоду трусоват был. Когда два кулацких сына подкараулили секретаря

комсо­мольской организации Михаила Абрамова — дядю Ар­тема, — присутствовавший при этом Терентий, бросив приятеля, убежал. Абрамова подобрали на земле

с один­надцатью ножевыми ранами. Выжил Михаил Андреевич и, надо сказать, простил Терентия, хотя былой дружбы между ними уже не стало.

Степанида же, наоборот, была баба напористая, горлас­тая. Ей ничего не стоило схватиться на улице с соседкой из-за любого пустяка. И тогда ее высокий чистый голос вздымался над Смеховом, как клаксон «скорой помо­щи». Поговаривали, что Степанида иногда и Терентия по­колачивает. А тот убегает от нее в баню, что на задах их большой усадьбы, и, запершись, страдает в одиночестве. Пережидает там бурю.

Неприязнь людская — она как капля: постепенно на­полняет бочку, а потом приходит момент, когда эта самая бочка переполняется. Такой последней каплей и была история с курицей...

Степанида, несмотря на свое могучее здоровье и му­жицкую силищу, не любила утруждать себя тяжелой ра­ботой по дому. Эту работу у нее выполняла Настасья Се­лезнева, женщина безответная и услужливая. Мыла полы, стирала белье, чистила хлев. Причем денег Степанида ей не давала. То угостит обедом и вина на стол выставит, то отдаст какую-нибудь ненужную вещь, вроде кастрюли без крышки, старую шерстяную кофточку, прихваченную молью, или сунет десяток яиц. У Степаниды было штук

сорок кур и два самых драчливых в поселке петуха, кото­рые, случалось, даже на людей наскакивали.

Настасья, вдова с военных лет, любила немного вы­пить. Выпивала она тихо, никому не досаждала. Выпьет вдова Настасья — и домой, в свою вдовью постель.

Так и в тот раз: вычистив хлев и вымыв полы у Сте­паниды, она отобедала и собралась домой. Было у нее с собой эмалированное ведро с крышкой. И тут Степанида вдруг расщедрилась: взяла да в ведро положила курицу. И крышкой прикрыла. Бери, мол, Настасья, за все труды свои и помни мою, Степанидину, доброту. А курицу нын­че же зарежь, вроде бы она малость захворала.

Настасья растрогалась и даже всплакнула в платочек. Не часто баловала ее прижимистая хозяйка такими по­дарками. Поблагодарив Степаниду, взяла ведро с курицей, и домой. По дороге то ли немного развезло вдову после красненького вина, которое выставила на стол хозяйка, то ли споткнулась, но случилось так, что ведро выскольз­нуло из рук и упало на дорогу. Курица с криком выско­чила из ведра и припустила по улице. И тут эту чудом спасшуюся хохлатку опознала Татьяна Сидорова, которая разыскивала ее с утра. С помощью доброхотов поймав ку­рицу, Татьяна сразу же обнаружила на ней свою черниль­ную отметину.

Естественно, она и очевидцы этого факта заинтересо­вались, как Татьянина хохлатка попала в Настасьино ведро.

Бедная вдова стала клясться, что эту курицу ей только что дала Степанида за работу. Может быть, это пустяко­вое дело и не получило бы такой громкой огласки и тем более не дошло бы до товарищеского суда, но была суб­бота и народу на улице было много. Степаниду не лю­били, и кто-то предложил пойти к ней и выяснить, что это за мода дарить людям чужих кур.

Как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. Народ хлынул к дому Степаниды — кто любопытства ра­ди, кто от нечего делать, а кто с тайным умыслом вывести наконец ненавистную Степаниду на чистую воду.