А я стоял и смотрел, как они бегут, как ветер дует, деревья качаются, по небу облака мчатся, птицы в разные стороны разлетаются.

Потом я позвал мою собаку. Я протянул руку, погладил её. А в руке есть мотор? А палец почему двигается? Тоже моторчик? Мне стало смешно — и тут я подумал про мотор смеха. А другие, интересно, знают об этом или нет?

Я отвёл собаку домой и пошёл к этому мальчику спросить, что он думает про эти самые моторчики.

На улице уже вовсю лил дождь. Я сразу промок. Вода стекала с меня, когда я пришёл к нему, и мокрые следы оставались на полу. Я не знал, что делать с этими следами, и растерянно сказал:

— Я ужасно не люблю дождь. И вообще плохую погоду.

И он сказал:

— Все не любят плохую погоду.

«Вот я дурак, — подумал я про себя, — сказал бы лучше про то, что люблю». И сказал:

— Ужасно люблю ездить, летать, только не ходить пешком.

Он на меня поглядел и сказал:

— Это все любят.

Слово «все» меня разозлило: как это «все»?

— Не могут все думать, как я. Неужели все любят то же, что и я?

— Ага, — говорит он.

— А ты?

— И я, — сказал он.

— А почему же все тогда пешком ходят? — Я видел в окно, как люди пешком идут домой с работы.

— А что делать? — сказал он.

— Как это что, — говорю. — Я, когда вырасту, машину себе куплю.

— Ну и что, — сказал он. — Все так думают, когда маленькие. А можно придумать что-нибудь поинтереснее.

— Да! — удивился я. — А что?

— Не знаю, — сказал он.

— Я об этом сейчас думаю, — говорю.

— А что тут думать. На самолёте можно полететь куда хочешь. Ты на самолёте летал?

— Нет ещё, — говорю.

— Ах, не летал! Ну вот и размечтался. Пора полететь тебе на самолёте куда-нибудь с родителями. Сейчас все летают.

— На самолёте-то все летают, — говорю. — Это я тоже могу.

— А слышал ведь, наверно, сказки о ковре-самолёте, о Карлсоне.

— Слышал, — говорю. — Только ведь это сказки. Я их никогда всерьёз не принимал.

— Почему же, — говорит. — На чём хочешь можно летать, если приставить моторчик…

«Ага, моторчик!» Я так и думал, что моторчик — очень важное дело. Вот бы побольше поговорить про моторчики.

— Моторчик — это да, — говорю.

— Правильно, — говорит. — Вот смотри моторчик. — Он достал с полки игрушку — робота — и покрутил сбоку ключик. И робот пошагал по полу ко мне. В животе у него крутились колёсики, высекались искры, как будто там что-то переваривалось. Робот равномерно махал руками, а иногда поправлял на голове кепку. Так интересно! Я сказал:

— Я люблю, когда что-нибудь само двигается. Когда я первый раз ехал на поезде, то не мог от окна оторваться. Я был маленький, и мне казалось, что вся земля едет, а вовсе не поезд, в котором мы сидим. Я-то ведь сидел на месте, не двигался.

— Ага, — сказал он. — Возьми с собой робота. Поиграешь дома. К моторчику приглядишься.

Я принёс робота домой и весь вечер гонял его по дому. Потом решил всё-таки заглянуть в его моторчик и приподнял ножиком спинку. Потом ещё чуть-чуть подцепил ножом. Вдруг раздался треск, все колёсики вылетели и железная пружинка ударила меня по носу.

Я испугался, что сломал чужую игрушку.

Смотреть на развороченный моторчик было печально. Но я не хотел обращаться к отцу за помощью. Он обязательно спросит про уроки, а мне сейчас не до них.

Я извинюсь перед мальчиком, раз так вышло. Я знаю: извинения хорошая вещь. Когда извиняешься, хвалят за вежливость.

— Извини, пожалуйста, — сказал я, когда пришёл к нему опять. — Он заглох…

— Я так и знал, — сказал он, — что ты внутрь полезешь. Ну ничего, сейчас я починю.

— Ты сам, что ли, будешь чинить? — удивился я.

— Оставайся, если хочешь, сделаем вместе.

В общем, он подогнал зубчатые колёсики одно к другому. Вставил пружинку на место. Поправил кремень, который искрит, когда колёсики крутятся. И прикрепил спинку. Потом завёл робота ключиком — сильно закрутил пружину. И эта пружина должна медленно раскручиваться и вертеть эти самые колёсики.

И робот опять зашагал.

Всё очень просто.

Я был рад, что игрушка исправна.