– Грязища у вас тут кошмарная, – заявила Реджайнина мама, когда они проходили мимо. Реджайна была родом из Болтона, и ее мама была свято убеждена, что столица испортила ее дочь, и что явные признаки этой порчи – в ее равнодушии к комьям пыли и засохшим подтекам грязи на лестнице перед квартирой. Реджайна весело улыбнулась. Она явно избрала политику «лучше сделать, что скажут» при общении с мамой и проявляла терпение из категории «она все равно завтра уедет». Реджайна была арфисткой, и тревоги ее мамаши насчет распущенной богемной среды, каковая угрожает благополучию ее дорогой девочки, казались просто смешными, поскольку на арфе Реджайна играла исключительно для души, а для денег работала в интим-салоне. Реджайна не считала себя красавицей, но «искусственный загар и глубокое декольте – это работает безотказно». Миранда только кивала. С мужчинами вообще легко управляться. Даже проще, чем с волнистыми попугайчиками. Или с ее скороваркой. У скороварки есть три режима кипения, и разобраться с ней было гораздо сложнее, чем с большинством мужчин.

Реджайна специализировалась на бизнесменах с Севера, которым и нужно-то было только, чтобы кто-то смеялся над их идиотскими шутками и соглашался, что Лондон – кошмарное место. Они хотели, чтобы их спутница выглядела, как молоденькая проститутка, и водили ее куда-нибудь потанцевать, а потом приглашали к себе в гостиницу, но вовсе не для чего-то такого, а чтобы все видели, что он привел к себе проститутку – чтобы его посчитали этаким искушенным сластолюбцем, у которого трудная, но весьма интересная жизнь. Реджайна строго держалась в рамках слегка подрочить рукой (называется мануальная стимуляция), да и то только тем клиентам, которые вели себя хорошо и которые были моложе сорока, за что они были безмерно ей благодарны.

И наконец, Миранду нисколько не трогало мероприятие в Айслингтоне. Ее внезапно пробило на сентиментальные порывы, когда они уже спустились в метро. Ей вдруг стало стыдно, что она постоянно подкалывает Тони по поводу его благотворительных дел; это был слишком простой и проторенный путь. Нужно было изобрести новое орудие пытки, хотя Тони всегда гарантированно выходил из себя, когда она заводила речь о том, как все деньги, которые он собирает на нужды больных детей, осядут на личных счетах в швейцарских банках или в их филиалах в тех странах, которым он пытается помогать.

– Ты права, – кричал Тони в ответ. – Обычно так и бывает: кто людям помогает, тот тратит время зря. Деньги крадут. Беспорядок и путаница становятся еще более беспорядочными и запутанными. Посылки уходят совсем не туда, куда нужно. Повсюду выходит сплошной облом. Иногда тебе кажется, что ты сейчас просто взорвешься. Я вполне допускаю, что все, что я делаю для этих детей, никому не облегчит боли, ни на секунду. Может быть. Да. Но я хотя бы пытаюсь хоть что-нибудь сделать для других. Тебе тоже стоит попробовать, чтобы хоть раз это испытать.

Ярость Тони произвела на нее впечатление, хотя она и не подала виду. Неужели с ее помощью у Тони появляется характер? Что-то она сомневалась. Старые холодильники тоже скачут по кухне, когда включаются, но это не значит, что они кенгуру. Кипя праведным гневом, Тони бросился прочь, и Миранда не стала его удерживать. Ей вовсе не улыбалось провести час в компании богатых людей, которых раздувает от сознания собственного благородства от того, что они прикупили билетики благотворительной лотереи. Все равно вечером Пони прискачет домой галопом ради своей законной порции овса. Вместо того чтобы бежать за Тони, она поехала в Сохо, где замечательно развлеклась, убивая время: она пила кофе, отправляла туристов, которые спрашивали у нее дорогу, в прямо противоположном направлении и названивала в «Лучшую из собак» разными голосами, представляясь то польской домохозяйкой, то американским геологом, то итальянской велосипедисткой, то активисткой экологического движения из Уэльса, то администратором гастролирующей цирковой труппы из Глазго, и, наконец, своей самой любимой зубным врачом из Ирака, и спрашивала, действительно ли сегодня у них выступает блистательная Миранда Пьяно, и есть ли еще билеты.

У нее было два часа в запасе, но она все равно умудрилась опоздать. Но, с другой стороны, не было никакого смысла приходить раньше. Что там делать?! Сидеть в гримерке, исходить злобой и завистью и обсуждать с собратьями по ремеслу других собратьев по ремеслу, которых в данный момент нет в комнате, пока Аннет, неправильная барменша, таскает вам не ту выпивку. Аннет приехала из Австралии, из какой-то глухой провинции, и в этом действительно что-то было: когда человек проделал такой длинный путь исключительно для того, чтобы доставать людей в Лондоне. Если вы просите темное пиво, она неизменно приносит светлое. Просите бочковое – приносит в бутылке. Просите бренди – приносит виски. Просите кофе – приносит чай. Миранда как-то попробовала заказать бренди, когда ей хотелось виски, но получила именно бренди. Спасения не было. Миранда однажды выразила недовольство, а Аннет в ответ покрыла ее матюгами. Они собрались все вместе и написали свои заказы на листочке бумаги.

– Вы меня что, за дуру здесь держите?! – оскорбилась Аннет. – Вы, гады такие, считаете, будто я не способна запомнить пару-тройку напитков. Кто вообще это придумал?

Все угрюмо молчали и разглядывали шнурки у себя на ботинках. Аннет решительно заявила, что не нальет им вообще ничего, пока Миранда не съест эту гнусную бумаженцию у нее на глазах, а все остальные не купят ей выпить, каждый – по разу. Это был хороший урок им всем.

В гримерной было не протолкнуться, и Миранда решила не «толпиться» и посидеть в зале. Она огляделась в поисках, где бы сесть (стульев было немного – организаторы выступления не были оптимистами); какой-то худой молодой человек в трикотажной рубашке, который что-то серьезно втолковывал своей девушке, заметил, что она ищет место, и попросил ребят за соседним столиком освободить стул от сваленных на него курток. Он забрал стул и пододвинул его Миранде. Его обходительность повергла Миранду в шок, и ей стало за него страшно. Он был в очках. Очки тоже бывают модными и стильными, но его очки таковыми не были. Его очки, как и все остальное в нем, передавали вполне однозначное сообщение: побейте меня, пожалуйста. Наверняка его обижали в школе. Его спутница – кстати, очень даже хорошенькая – явно не собиралась с ним спать. Миранде хотелось сказать ему, что нельзя быть таким внимательным к окружающим, нельзя вот так раскрываться перед людьми, но она знала, что это ничего не даст. Она поблагодарила его, кивнув головой.

Капитан Никудышний уже выступал со своей программой, которую Миранда видела раз пять-шесть. Есть комические актеры, программы которых можно смотреть вновь и вновь по десятому разу, и все равно будет смешно, но Капитан Никудышний к ним не относился. Одно слово – никудышний. Но у него, однако, была известность и своего рода слава, потому что два года назад на его выступлении умер один из зрителей. Вряд ли он умер от передозировки смеха – от сердечного приступа умирают везде: в церквях, в полицейских участках, в больницах, во сне, на лекциях, где угодно, – и тем не менее надо признать, что это действительно обращает на себя внимание, когда на твоем выступлении кто-то кидает лыжи.