Почему же лицезрение этого счастливца рождает чувство, близкое к отчаянию? Только ли потому, что мечта о борще и крыжовнике не может называться мечтой? Или потому, что сытость и праздность развивают в человеке такое наглое самомнение? – Это всё, конечно, так. Но, главное, счастливый человек, как футляром, отгораживается от мира и проблем, взывающих к решению: тесноты, вырождения, пьянства, лицемерия, вранья. «Всё тихо, спокойно, и протестует только одна немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то ведер выпито, столько-то детей погибло от недоедания».

Человек не должен изолироваться от мира. Ему для счастья нужны не три аршина земли, три аршина нужны трупу, а весь земной шар, вся природа, чтобы мог проявить все свойства своего свободного духа. Вот почему «надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что, как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда – болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других».

Счастье не в том, чтобы спать и есть, – этого слишком мало для человека. Надо делать добро, надо помогать людям, надо действовать. И это не было для Чехова абстрактными лозунгами. Это была практика его жизни: борьба с голодом и холерой, устройство школ и библиотек, поездка на Сахалин, имевшая большой общественный резонанс и повлекшая реальные улучшения в жизни каторжного люда.

Не надо ждать! «Есть ли порядок и законность в том, что я, живой, мыслящий человек, стою надо рвом и жду, когда он зарастет сам или затянет его илом, в то время как, быть может, я смог бы перескочить через него или построить через него мост? И опять-таки во имя чего ждать? Ждать, когда нет сил жить, а между тем жить нужно и хочется жить!»

Какой замечательный призыв, буквально прорвавшийся у всегда такого сдержанного писателя! Слишком важна была эта мысль для самого Чехова. Очень дорого стоит обществу футлярная жизнь его безмятежных счастливцев.

«О любви» (1898)

Итак, футляр – это то, что отгораживает человека от живой стихии жизни, страхует его от нежелательных последствий. Футляром, как мы видели, может быть что угодно: зонтик и профессия, калоши и мировоззрение, гроб и образ жизни. А можно ли поместить в футляр любовь? Что может (и может ли вообще) сдержать чувство, если его последствия, скорее всего, окажутся разрушительными? И надо ли страховаться от любви? Эти и многие другие вопросы анализирует Чехов в последнем рассказе «футлярной» трилогии.

Историю своей любви поведал охотникам Алёхин, помещик по необходимости, университетский человек, который говорит о себе, что по воспитанию он белоручка, а по наклонностям – кабинетный человек. Он вынужден уже много лет вытаскивать отцовское имение их долгов и делать это с полным напряжением сил, во многом против собственной природы. Вызывают удивление и уважение его настойчивость и благородство – Павел Константиныч уверен, что отец его задолжал отчасти потому, что много тратил на его образование.

Вскоре Алёхин был выбран в почетные мировые судьи, стал приезжать в город для участия в заседаниях съезда и окружного суда, и здесь он познакомился с семейством товарища председателя окружного суда Лугановича. Ему понравилось бывать у них, было видно, что супруги живут мирно, благополучно. Он наслаждался тихой, семейной обстановкой. Вскоре он стал в доме своим человеком. Причем, это была именно семейная дружба: об Алёхине " они оба сильно беспокоились», " им казалось, что я страдаю», «я чувствовал на себе их пытливые взгляды», они были особенно трогательны», когда пытались помочь ему материально; " оба, муж и жена , шептались у окна, потом он подходил и просил принять от них тот или иной подарок».

Скоро Алёхин понял, что глубоко и нежно любит Анну Алексеевну, жену Лугановича. Она тоже полюбила его.

Как быть? «Я любил нежно, глубоко, но я рассуждал, я спрашивал себя, к чему может повести наша любовь, если у нас не хватит сил бороться с нею; мне казалось невероятным, что эта моя тихая, грустная любовь вдруг грубо оборвет счастливое течение жизни её мужа, детей, всего этого дома, где меня так любили и где мне так верили. Честно ли это? ¼Куда бы я мог увести её? ¼И она, по-видимому, рассуждала подобным образом. Она думала о муже, о детях, о своей матери, которая любила её мужа, как сына. ¼И её мучил вопрос: принесет ли мне счастье её любовь, не осложнит ли она моей жизни, и без того тяжелой, полной всяких несчастий?» и т. д.

Как видим, вопросы существенные. Может ли серьезный, порядочный человек не задавать их себе? Имеет ли он право ради собственного счастья разрушать жизни дорогих ему людей? Алёхин не смог.

Конечно, он несчастен, потому что личная жизнь у него не сложилась, потому что он потерял женщину по-настоящему дорогую и близкую: Лугановичи через некоторое время переехали в другой город. А он так и остался безвылазно крутиться, как белка в колесе, в своем огромном имении. То, что Анна Алексеевна встретилась в своё время не ему, а Лугановичу, человеку неинтересному и вялому, который, однако, принял как должное своё право быть счастливым, иметь от неё детей, – это, конечно, «ужасная ошибка». Но эта «ошибка» судьбы, и Алёхин не стал её исправлять. Правильно ли он поступил? От чего уберегла его порядочность, которая, как футляром, оградила ситуацию от радикальных перемен? – Бог ему судья. Однако факт остается фактом: именно о частокол «футлярных» вопросов разбилось личное счастье героев.