– Ты еще успеешь, – засмеялась девушка. – И родить сыновей, и увидеть звездолеты.

– Может, ты и права, – согласился Макрицкий. – Если, конечно, после этой экспедиции меня наконец спишут по здоровью… похоже, что для космоса я скоро буду слишком стар – экипажи постоянно молодеют, сейчас в рейсы пускают вчерашних кадетов. Раньше все проходили через Луну и Марс, а теперь это уже не нужно, зато в тридцать лет ты считаешься стариком. Мне страшно думать об этом. Понимаешь, я так отчаянно стремился в космос, что одна только мысль о расставании с ним приводит меня в ужас. Хотя я знаю, что многие, даже мой отец, считают меня наивным идеалистом.

– Ты говорил, что у тебя богатая семья?

– Да, промышленность, финансы… много чего. Но для меня бизнес семьи не имеет особого значения. Приятно, конечно, что я могу тратить куда больше, чем обычный офицер моего ранга – но это, пожалуй, и все. Я немного оторван от своей семьи, хотя для нас это и не очень типично. Все равно большую часть времени я провожу довольно далеко от Киева!

Неожиданно Леон остро ощутил, что время спешит к полуночи, и сейчас пора решать – либо оставаться, либо валить восвояси. Ощутимых поводов к первому варианту Жасмин почему-то не высвечивала, напрашиваться же через процесс экспресс-ухаживания Леон не мог, ему претило – и происхождение, и погоны… он коротко вздохнул – без надежды, просто с горечью:

– Знаешь, я не хотел бы говорить об этом. По крайней мере, сейчас… наверное, мне пора.

Жасмин неожиданно протянула руку – он залюбовался ее сильными пальцами с тонкой игрой сосудов под слегка смугловатой кожей, – и провела тщательно отполированными ногтями по его ладони:

– Я вызову такси.

– Нет, – вдруг смешался Макрицкий, – я, наверное, пройдусь немного.

Жасмин вздернула брови.

– Но Рим не самый безопасный город на свете. Может быть, я вызову бодигардов, здесь это недорого, и пройдусь вместе с тобой?

– Охрану? – Леон вздернулся, и вдруг ощутил нечто вроде тошноты – сабля вместе с мундиром остались далеко, сейчас на нем было штатское платье, а рукопашная никогда не являлась приоритетной специальностью в его Академии.

Он сглотнул – Жасмин была права на все сто.

– Я пройдусь, – повторил он с улыбкой и накинул на руку свое элегантное пальто. – Может быть, мы сможем связаться… еще раз?

– Я была бы рада, – девушка показалась ему удивленной. – А когда?

– У меня есть кое-какие дела в этой поездке, – Леон больно куснул себя за десну. – Но никакие дела не могут занять вечность…

Спускаясь в лифте, он то и дело сжимал правый кулак, представляя себе ощущения от шершавой рукояти форменной сабли, и тихо матерился. Будь на нем мундир, он и в самом деле пошел бы пешком – по крайней мере, пару-тройку кварталов, и горе тому вечернему охотнику, который решился бы встать у него на пути – уж чем-чем, а традиционной козацкой шаблей Леон владел великолепно, всегда находя время для занятий с лучшими мастерами.

– Найди мне машину, – приказал он заспанному ночному портье в холле отеля.

Леон как раз доедал хрустящую утреннюю булочку, когда позвонил Форен.

– Мне надо бы с тобой встретиться, – сообщил он.

– Я в Риме, – лениво ответил Макрицкий. – Садись на рейсовый, они, кажется, идут из Парижа каждый час, и отзвонишься из аэропорта. У тебя что-то серьезное?

– Я пока не уверен… постараюсь, впрочем, к вечеру. Послушай-ка, вот еще что: не исключено, что тебя найдет один человек, его фамилия Трубников – он может быть тебе интересен.

Леон глотнул кофе.

– Интересен чем? Я не в настроении болтать с журналистами.

– Он не журналист, – Макрицкому вдруг показалось, что Форен задыхается, – он старый астронавт.

– Как ты сказал – Трубников? – насторожился Леон. – Не знаю такого.

– Ну, ты же не можешь знать всех на свете. В общем, я постараюсь к вечеру. Потом отзвонюсь…

Трубников, Трубников… Леон покатал незнакомую фамилию на языке и пожал плечами. Наверняка какой-нибудь древний пропойца, лелеющий на итальянских водах измученные почки – увидел в прессе скандал с Чизвиком, и решил вот поболтать за жизнь, поучить, понимаешь, молодое поколение. Что там, Юбер совсем с ума съехал, давать таким экземплярам мои координаты? И главное, зачем?

Макрицкий горько вздохнул и глянул на часы. Дело шло к полудню. Допив кофе, он провел вдоль рта ионизирующей «зубочисткой» и принялся одеваться – хотя куда сейчас идти, Леон не представлял совершенно.

Следующие несколько часов он бесцельно бродил по лабиринту Старого Рима, в четыре пообедал в небольшом ресторанчике с видом на пластифицированный для вечности Колизей, и в конце концов снова оказался в баре своего отеля.

– Плесни-ка мне русской, старина, – распорядился он, забравшись на традиционный высокий табурет перед стойкой. – К вечеру стало прохладно.