Настасья Павловна, как женщина знавшая толк в ведении домашнего хозяйства, заранее заказала дочери блестящий черный гроб с белоснежными кружевами. Смертельная болезнь Снежаны, ее душевные скитания мало волновали старшую Нарышкину. С утра она поехала к кравчине, дабы заказать наиболее подходящий наряд черного цвета.

 - Матушка, мне бы платьице попышнее, да понаряднее. И милую черную вуаль…Хочу уложить волосы на английский манер.

 - Настасья Павловна, голубушка, зачем же черное? Не уж то – кто-то помер?

 - Ой, горе – горенько. Доченька моя, счастьечко мое, уж на смертельном одре почивает… - Театрально взмахнув руками, Нарышкина громко разрыдалась. Вот только искренности в ее действиях даже старая необразованная кравчиня Глаша не разглядела.

Алексей Петрович был занят финансовыми невзгодами семейства. С тех пор, как заболела дочь, он заглянул к ней в комнату всего лишь дважды.

Если бы не старушка-горничная, Снежана бы и этих двух недель не продержалась. Ухаживать за смертельно больной было некому.

Однажды в покоях умирающей появился молодой священник. Он пришел к Нарышкиным по собственной воле, никто из семейства его не звал. Легко прикоснувшись губами к горячему лбу девушки, он окропил ее посинелую кожу священной водой и блаженно прошептал: «Будь прощена, дитя мое!»

Та, легко взмахнув ресницами, открыла прекрасные мутные глаза.

 - Святой отец, я – грешница. Та женщина в саду сказала правду. Такой как я, не место среди праведных людей, - простонала Снежана.

 - Что совершила ты, милое дитя?

 - Не прелюбодействуй! – сказал Господь… - Отец, я – грешница…

 - Открой мне душу, дочь моя. Тебе станет гораздо легче.

И девушка со смертью у изголовья, начала исповедь.

 - Раньше мы жили в М… Отец унаследовал от бабушки огромное имение.

Как я любила по утрам гулять у зеркально-гладкого пруда, наслаждаться тонким ароматом снежных лилий. Однажды на озеро прилетели лебеди, их было двое. «Пара», - ласково улыбнулась я.

Моему возрасту была свойственна влюбчивость, мечтания о подвенечном платье, тайных записках и ночных вздохах. Тогда я мало понимала, что брак – это чрезмерная ответственность, рутинные обязанности, опека о потомстве. Для меня слово «брак» имело немного иное значение: воздушное белое платье, золотое колечко, да жадные ласки молодого мужа.

Я знала, что прекрасна. Об этом трудно было не догадаться, наблюдая восторженные взгляды дерзких офицеров. Они буквально пожирали меня глазами. У матушки часто случались истерики по этому поводу, уж слишком много мужского внимания впитывало мое великолепие. Она никогда меня не любила, как не любила и отца. Мать вышла за него замуж по расчету.

Господи, сколько же у нее было любовников? Не перечесть… Как только отец уезжал по важному делу, она приводила домой нового воздыхателя. Мать… Разве ее можно назвать матерью?...Эта женщина не имела никаких духовных ценностей: она ублажала грязных проходимцев, мерзких стариков, наглых офицеров. Наш дом превратился в бордель. Весь город шумел в гневном ропоте, а отец то ли сознательно закрывал на это глаза, то ли и вправду ничего не видел.

И вот я бежала к озеру, подальше от грешного дома. Природа вливала в мое сердце волшебное спокойствие. Чувство отвращения к собственной матери на время исчезало. Здесь я впервые увидела его…

Он шел по заросшей полынью тропинке: высокий юноша с пышными темными кудрями, молочным цветом кожи и прелестными усами.

«Красив», - томно подумала я, - «Слишком красив».

Мне жутко хотелось, чтобы он заметил меня, маленькую фею изумрудного озера. И он заметил.

С тех пор Павел часто гулял по лесу, собирал полевые цветы и у старого клена дарил их мне. Это было заветное место наших тайных встреч.

Однажды он пришел на свидание мертвенно бледным, его большие серые глаза миндальной грустью пронзали душу.

 - Я уезжаю на войну, любимая. Боюсь, сегодня нам придется проститься.

И мы простились. Я отдала ему всю себя: тело, мысли, грезы, любовь. Он стал для меня Божеством, ему я молилась, о нем плакала долгими ночами.

Прошел месяц…

Однажды, проходя возле комнаты матери, я услышала до боли знакомый голос. Немного приоткрыв дверь, заметила помятую офицерскую форму, небрежно брошенную на пол. А потом я увидела его… Он бесстыдно ласкал ее обольстительное тело, жадно целовал полные плечи.

Павел предал меня, разбил на мелкие кусочки нашу любовь. И я пошла к озеру, дабы утопить в нем свои страдания. Меня спасли. Потом привезли в этот город...

Павел знал, что я пыталась убить себя. Но ему было все равно. Через месяц он женился на пышногрудой графине Васнецовой, богатой вдове с двумя детьми. С тех пор о нем я не слышала ни слова.

Окончив рассказ, Снежана облегченно вздохнула и тяжело опустилась на мягкую постель. На ее исхудалом лице застыла умиротворенность.

 - Упокойся с миром, робкая душа! – тихо произнес священник, коснувшись лба покойницы блестящим крестом. – Быть может, там ты обретешь покой.