Двадцатого августа 1979 года, после нескольких дней тяжелой болезни, миссис Мэнехен потеряла сознание от боли и была срочно доставлена в Шарлотсвилльскую больницу Марты Джефферсон. «Было видно, что она нуждается в том, чтобы ее прооперировали, – вспоминал доктор Ричард Шрам, – однако ее состояние было настолько плохим, что я боялся, что мы убьем ее, вводя анестезию». Однако в конце концов доктор Шрам был вынужден действовать: он обнаружил опухоль яичника, она блокировала кишечник, и результатом этого стала тяжелая инфекция. Он удалил опухоль и почти целый фут (0,305 м) внутренних тканей, пораженных инфекцией {54}. Хотя операция прошла успешно и рана зажила, миссис Мэнехен по-настоящему так и не поправилась; страдая тяжелой формой артрита, очень скоро она уже больше не расставалась с инвалидным креслом-коляской, все больше уходила в мир душевной и физической дряхлости {55}.

Лишенная возможности ходить, она тем не менее настаивала на том, чтобы вместе с Джеком ездить взад и вперед по всему Шарлотсвиллю, выполняя бесчисленные поручения. В ходе такой поездки она могла часами сидеть на переднем сиденье их потрепанного жизнью лимузина, внешне безразличная ко всем неудобствам; однако, если ее самочувствие было достаточно хорошим и если ей казалось, что муж отстутствует слишком долго, она высовывала голову из окна и начинала кричать: «Ганс! Ганс!» до тех пор, пока он не возвращался. Прохожие останавливались и смотрели на нее, не зная, что им делать. Даже когда супруги возвращались домой, она упрямо оставалась сидеть в автомобиле и кричать на Джека. В ответ на вопросы обеспокоенных соседей Джек обычно только пожимал плечами и улыбался. «Ну вы же знаете этих русских, – говорил он в таких случаях, – они никогда не будут счастливы, до тех пор пока не станут несчастными» {56}.

«Я прожила слишком, слишком долго, – сказала она однажды Раффину. – Подходит время покидать эту юдоль. Надеюсь, в следующий раз, когда вы придете сюда, от бедной Анастасии останется только холодное тело. И когда вы услышите, что бедной Анастасии уже нет, думайте о том, что я буду счастлива, потому что больше не буду страдать». Когда Раффин встретился с ней в последний раз, она прошептала ему: «Молитесь, как можно больше молитесь за мою смерть». {7} После десятилетий той суеты и путаницы, какой была жизнь Андерсон, у нее совсем не было сил, а и без того жалкие условия жизни ухудшились до такой степени, что начали угрожать здоровью. К осени 1983 года условия жизни в доме на площади University Circle стали настолько плохи, что супруги Мэнехен заболели совершенно неожиданной болезнью – сыпным тифом Скалистых гор – и местные власти снова вынуждены были вмешаться. Заседание окружного суда Шарлотсвилля пришло к выводу, что мистер Мэнехен не способен должным образом ухаживать за своей женой, и судья назначил местного адвоката Уильяма Престона ее официальным опекуном. Престон нашел психическое состояние миссис Мэнехен внушающим серьезные опасения, и 28 ноября он передал ее под наблюдение в психиатрическую клинику больницы Blue Ridge {58}.

Чарующая сказка о трагической судьбе всеми покинутой русской княжны стала просто воспоминанием, но история на этом не закончилась, поскольку на следующий же день Мэнехен похитил из клиники свою больную жену, что стало поводом для неистовой кампании, поднятой средствами массовой информации по поводу «исчезновения предполагаемой великой княжны» и для поисков супружеской пары с привлечением полиции нескольких штатов. Супругов удалось найти через четыре дня, домом им служил разбитый лимузин, стоявший у одной из загородных дорог, и миссис Мэнехен, измученная жаждой и в полубессознательном состоянии, была возвращена в больничную палату {59}. Это событие стало последним в ее жизни, полной почти невероятных поворотов судьбы. Суд пришел к заключению, согласно которому миссис Мэнехен была признана страдающей старческим слабоумием; тем не менее суд не нашел законных оснований, для того чтобы содержать ее в психиатрической клинике, и в силу этого Престон поместил свою подопечную в частную клинику. Женщина, история жизни которой волновала весь мир и стала основой сюжета бесчисленных книг и кинофильмов, теперь была только тенью себя самой: истощенная, весившая едва ли больше 30 кг, со спутанным сознанием и глазами, все больше мутневшими по мере того, как ее разум соскальзывал во мрак слабоумия {60}.

Мэнехен каждый день приходил к своей жене, он развешивал на стенах ее комнаты фотографии императорской семьи; однако 28 января 1984 года из-за угрозы апоплексическиого удара Андерсон была направлена в больницу Марты Джефферсон {61}. А всего через две недели, в 11 часов 40 минут, в воскресенье 12 февраля 1984 года, она упокоилась в мире. Позднее Мэнехен утверждал, что его жена была убита, и говорил, что либо агенты британской разведки, либо сотрудники КГБ отсоединили трубки, по которым в ее легкие поступал кислород {62}. На самом же деле она умерла от воспаления легких. В выданном свидетельстве о смерти должным образом записано, что ее имя «Анастасия Николаевна Мэнехен, что родилась она 5 (18) июня 1901 года в городе Петергоф, Россия» и родителями ее названы царь Николай II и Александра Гессен-Дармштадтская, а также указана ее социальная принадлежность – «член императорской семьи». Штат Вирджиния посмертно присвоил ей титул и имя, которых она добивалась в течение шестидесяти трех лет жизни {63}.

За много лет до этого события, когда она была еще в здравом уме и твердой памяти, Андерсон сделала свой выбор: она хотела, чтобы ее кремировали, и это ее решение было выполнено в полдень в день ее смерти в ближайшем крематории. Двумя днями позже в часовне при Университете Вирджинии в городе Шарлотсвилль по ней была отслужена панихида. Около трехсот друзей, соседей и тех, поддерживал усопшую, заполнили помещение часовни, стены которой Мэнехен украсил фотографиями членов семьи Романовых и латунными алтарными подсвечниками, украшенными императорскими двуглавыми орлами. Хотя усопшая давным-давно не исповедовала никакой признванной обществом религии, священник епископальной церквий провел по ней заупокойную службу, правда, общим вниманием на этой службе владел вдовец, который предлагал собравшимся то, что он называл «историческими комментариями» по поводу семьи Романовых и своей усопшей супруги {64}. Подобно столь многим событиям из жизни усопшей, даже панихида по ней быстро превратилась в цирковое представление, поскольку Джек выступил с резкой критикой тех, кого он назвал «ее бывшими друзьями» в Европе, которые оставили ее, а также с критикой членов семейства Романовых за то, что те «отвергли Анастасию», а также в силу какого-то действительно не поддающегося объяснению выверта сознания возложил на королеву Елизавету II вину за все несчастья своей жены и объявил, что британская монархиня является «международным торговцем наркотиками» {65}.

В течение нескольких месяцев Мэнехен держал урну с прахом своей усопшей жены при себе. Выполняя ее последнюю волю, заключавшуюся в том, чтобы ее прах был предан земле в Зееоне, он столкнулся с рядом трудностей. В 1934 году нацистское правительство потребовало от семьи владельцев Лейхтенберга, чтобы те продали имение властям в Берлине, однако семья сохранила за собой право хоронить представителей своей фамилии на небольшом, огороженном кладбище с часовней Св. Вальбурга. Здесь, под надгробным камнем, проект которого он сделал сам незадолго до своей смерти в 1929 году, покоился Георгий, герцог Лейхтенбергский, а в 1953 году рядом с ним была похоронена его жена Ольга. Вдова герцога Дмитрия, герцогиня Екатерина Лейхтенбергская, выступила против погребения здесь Анастасии Мэнехен. Ни она, ни ее муж никогда не верили в то, что она на самом деле является великой княжной Анастасией, и не хотели, чтобы женщина, которую они считали самозванкой, была похоронена вместе с русскими аристократами, умершими в изгнании. К тому же, по ее убеждению, кремирование тел находилось в противоречии с канонами православной церкви. {66} Заниматься этим было предоставлено всегда верившему претендентке принцу Фридриху Саксен-Альтенбургскому, и до тех пор пока он не представил заверенного письменного заявления, которое подтверждало, что герцогиня Ольга дала свое личное разрешение на захоронение, католическое руководство, ответственное за поддержание порядка на церковном кладбище, не соглашалось удовлетворить просьбу Мэнехена {67}.

Понедельник 18 июня 1984 года был в Зееоне прекрасным днем. Вдали сверкали снеговые шапки Альп, и легкий ветерок с озера Клостерзее целовал отбрасывающие густую тень вязы, когда к воротам бывшего аббатства подъехала колонна автомобилей. Процессия остановилась у высоких, заросших глицинией и жимолостью стен, окружающих часовню Св. Вальбурга, и группа одетых во все черное участников похоронной процессии вышла из автомобилей и прошла через открытые кованые ворота, ведущие на кладбище. Это было любопытное собрание: всхлипывающий и совершенно растерянный Джек, он сжимал в руке небольшой, в виде сердечка, медальон, в котором находилась прядь волос его усопшей жены; принц Фридрих Саксен-Альтенбургский; принцесса фон Шенайх-Каролат, вдова принца Фердинанда Шенайх-Каролата, а также Йен Лилбэрн, Брайен Хорэн и небольшая группа немецких аристократов – обладателей титулов, которые потеряли всякое значение после Первой мировой войны. Как и было задумано, день погребальной церемонии совпал с днем, который мог бы стать восемьдесят третьим днем рождения великой княжны Анастасии. Участники похоронной процессии встали полукругом вокруг небольшого углубления, сделанного у восточной стены кладбищенской ограды, и склонили головы в молитве. Священника, который бы вел церемонию прощания, не было. Сказав несколько подходящих случаю слов, группа покинула кладбище, пройдя мимо мраморных памятников и кованых железных крестов, едва видных среди душистых розовых кустов. Позднее над тем местом, где была погребена урна с прахом Анастасии Мэнехен, появилась мемориальная доска, украшенная русским православным крестом и надписью, составленной принцем Фридрихом: «Несть покоя душе нашей, Господи, пока ты не примешь ее с миром в Царствие Твоем» {68}. Здесь, под надгробным камнем, отмеченным именем Анастасия, нашла вечное упокоение самая знаменитая в истории претендентка на высокий титул.