— «Хочу вас обрадовать, дорогая мисс Тэтчер...», — но в моих ушах звучало — «глупая курица», — «завтра я собираюсь внести очередное пожертвование, на сей раз в сумме двадцати пяти тысяч фунтов для нашего общего дела — развития библиотеки. Думаю, что это не последний мой вклад...».

Я машинально слушала, но думала о своем. «Моя дорогая мисс Тэтчер...», — вещал негодяй елейным голосом, однако мне уже была известна цена его лести.

Бакли говорил что-то еще, я автоматически благодарила и обрадовалась, когда он, наконец, попрощался.

Сколько же я проспала? Неважно! Надо срочно идти в полицию! Хотя... Двадцать пять тысяч. Большие деньги.

Я заколебалась. Уже конец дня. Убийство двоих человек, совершенное Бакли и его подручным прошлым летом, уж целый год остается нераскрытым. А раз так, то еще один день ничего не изменит. Что же касается моей безопасности, то убивать меня прямо сейчас они не собираются.

А не заявить ли в полицию завтра вечером? В крайнем случае — послезавтра. Пусть уж Бакли переведет на счет библиотеки свои двадцать пять тысяч фунтов. В кои-то веки нашелся жертвователь — меценат поневоле. Если я заявлю сейчас, то библиотека ничего не получит. А мы едва сводим концы с концами, денег совсем мало и выделяют все меньше. Ходят слухи, что библиотеку и вовсе могут закрыть.

Это было похоже на мучение. Во мне боролись несколько чувств: общественный долг требовал немедленно разоблачить негодяев, убивших супругов Грей; самосохранение твердило, что ни за какие деньги не стоит смертельно рисковать; но любовь к библиотеке умоляла повременить день-два и пока не идти в полицию.

Победила любовь. Я приняла рискованное решение.

Сейчас ночь, я сижу за столом в своей спальне и заканчиваю сегодняшнюю запись в дневнике...

Внизу послышался какой-то шорох, приглушенный звук, он исходит из прихожей или от входной двери. Скорее всего — это снова пришла соседская собака. Ее хозяева живут в доме напротив и по вечерам выпускают пса гулять без присмотра — в одиночку. Это безобразие, животное может пострадать на улице, ведь там полно машин. Я покормила песика пару раз и теперь он частенько приходит в гости. Сейчас пойду вниз и отведу животное домой. Надо потребовать от соседей, чтобы они лучше заботились о питомце. Не понимаю, для чего нерадивые люди заводят домашних животных!?

На этом дневник Мэри Тэтчер заканчивался.

Эмили потрепала меня по плечу:

— Энни, ты в порядке? Эй! Посмотри на меня! Что такого ты прочитала?

Я взглянула на подругу без улыбки и молча подала ей тетрадь, показав пальцем откуда читать. И пока Эми знакомилась с последней записью в дневнике Мэри Тэтчер, я снова погрузилась в мысли о смерти родителей. Теперь я знала многое, но не все.

Эми ахнула — наверное прочитала место об убийстве моих мамы и папы. Она ничего не сказала, лишь взглядом, полным сочувствия, дала понять, что разделяет мою печаль.

Дочитав до конца, подруга сидела молча, обдумывая информацию. А я, тем временем, старалась преодолеть мучительное состояние, при котором не могла думать ни о чем, кроме родителей. Помог проверенный метод глубоких вдохов и выдохов.

После несколькох минут молчания Эмили обратилась ко мне:

— Энни, успокойся, пожалуйста, я понимаю, как ты расстроена, но …

— Я спокойна, просто анализирую прочитанное и, знаешь, кажется могу объяснить, почему мисс Тэтчер была убита именно в тот день и как это случилось.

— Я слушаю тебя.

— Думаю, что дело было так. После случайно подслушанного разговора Бакли с немцем, Мэри совершила роковую ошибку — решила отсрочить заявление в полицию, чтобы преступник успел перевести деньги на счет библиотеки. Расплатиться за это ей пришлось ценою жизни.

Из дневника мы знаем, что Мэри заснула в библиотеке и пробудилась только вечером. Наверное, она вскоре пошла домой, поужинала и отправилась в постель (ведь когда ее нашли утром, она была в ночной рубашке, а кровать стояла незастеленная).

Мисс Тэтчер не смогла уснуть — она встала ночью и села писать в дневник. В это самое время Бакли залез в мою усадьбу и крался мимо кухонных окон. Он пришел искать редкие растения — в тот раз во дворе и в теплице. Мы с тобой тогда разговаривали в кухне и я рассказывала, что видела Марка на лесной дороге и потом на кладбище, возле старой каменной плиты.

Бакли, стоя снаружи, слышал наш разговор и узнал о моем намерении расспросить Мэри Тэтчер о старой плите и о юноше из восемнадцатого века, чье имя было на ней выбито. Тогда я еще не знала, что тот юноша и есть мой Марк.