Забыв про голод и дела,

Бросаюсь в поисках бумаги,

Чтоб мысль случайная легла

Так точно, как уколы шпаги.

Прокруста чувствую в себе,

Когда строгаю под размеры

Корявый стих. Галли Матье

Превосхожу сверх всякой меры.

Не прекращаю рифмовать…

Второй день дождь,

Ужасно надоел.

Не ливень не гроза —

Так – сеет понемногу.

И мокнет ночь.

Забор слегка осел.

И мокрые глаза

Не различат дорогу.

Несвязна мысль,

И теплется едва

Сознанье долга,

Что привязывает к делу.

А разум – рысь

Не сложит два и два.

День – все без толку,

Ночь – как угорела.

Скорей, скорей окошко распахну,

И в промежуток меж двумя дождями

Пойду искать просвет, голубизну

Уставшими от серого глазами.

Смотри, там ярче краски от воды,

И запахи сильнее зазвучали,

И чище воздух. Не было беды —

Придет и солнце, и уйдут печали.

Я засыпаю с книжкою в руках,

И вспоминаю маму, в той же позе

Сидящей в кресле. Время на часах

Застыло в середине дня. И в бозе

Почившей мамы нету на земле.

А капли дождика все те же на стекле…

Три тени я бросаю на асфальт:

Две тени от окрестных фонарей,

А третью тень едва отметил взгляд —

Та от луны…

Две тени изменяются в ночи —

Они растут и исчезают в ней.

А третья не желает ни расти,

Ни исчезать…

Две тени ярки. Третьей вид уныл,

Зато сумеет форму удержать.

Ли Бо – мудрец, стихи ей посвятил,

А я могу бумагу лишь марать.

Играет ветер в сказке Андерсена,

Насмешник, вывески меняет по пути.

А здесь, разбойник, раскачал телеантенны

И мусорные баки своротил.

Февраль порывист, точное поверье,

Листву несёт и пальмы распушил.

Орёл взъерошенный наземь роняет перья,

А Фаренгейт свой градус уронил.

Сирены полицейских с воем ветра

Нетрудно перепутать в феврале.

Бездумна ярость солнечного спектра,

Безумно отраженье на земле.

Выходишь на порог – слепит глаза,

И скачут врассыпную белки.

А мысли – вызвала вчерашняя гроза —

Смешны и мелки.

Ветрило жуткий сучья наломал,

Дождь начисто отмыл дорогу.

Тандем китайский – мимо. Помахал

Флажком – хвостом и смёл тревогу.

Прозрачен воздух – чудо! Хорошо,

Что я пораньше выскочила утром.

Прохлада свежая. Народ пошёл,

А то не видно никого. И взялся ниоткуда.

Опрокинутый мир наблюдаю я

в луже, набухшей

После сильного ливня,

Льющего кряду два дня.

Весь в кусочках коллаж ускользает

от взгляда идущей,

Проявляется рядом

и вновь поражает меня.

Отражение сущего

странно заманчиво взору.

Ограниченный мир

остановит вниманье на нём.

Концентрирует рама

расплывчатость круга обзора.

Стой, – мгновенье прекрасно,

рождённое просто дождём.

Такая тишина – посёлок вымер. Даже

Авто проехавшего рёв

Воспринимается спокойно. Сквер

Заполнен нежным пересвистом. Важен

Чирикающий голосок американки,

Вываливающейся из машины Лендровер.

Забил мне уши ватой серый день,

Добавил глухоты и насморк.

Пуст переулок. Я иду, как тень,

Едва шурша кроссовками. И раструб

Гудящего воздуходува смолк

Под пальцем мексиканца. Тихо. Щёлк.

Не слышу грохота дороги —

Я слышу только пенье птиц.

Улисс коварный, грек Улисс

Меня уводит от порога.

Взрывают новости TV —

Не слышу, не хочу, не знаю, —

Я в лес из дома убегаю —

Зелёной тайной удиви.

Долг, дело схватят за подол —

Роса в глазах моих сияет,

Ручей в болотце исчезает,

И зелен дол.

Гремят опасностью дороги,

Экран неимоверно зол,

Дела опутывают ноги —

Но зелен дол…

Сегодня травы расцвели,

И пыль-пыльца