М. Пешкова: «Далекие-близкие лондонцы… Зная, что исследователь жизни и творчества Бродского, профессор Валентина Полухина живет в столице Британии, все мечтала о встрече с ней. Книжная ярмарка словно подготовила сюрприз. Валентина не только была на всех мероприятиях русского стенда, организованных в рамках фестиваля русской книги, но и вела поэтический вечер… При сумасшедшей загруженности, поджимали сроки верстки книги о Нобелевском лауреате, Валентина Полухина нашла время для беседы».

Как получилось так, что девочке с Алтая вдруг позвонила российская «принцесса» Светлана Аллилуева? Что это была за история? Она же не связана с Бродским, правда?

В. П.: Во-первых, девочка не с Алтая, просто из глухой сибирской деревни. Потому, что если бы мне цыганка нагадала, когда я жила в этой деревне, без электричества, радио, воды, доктора, что в один прекрасный день мне позвонит дочка Сталина, я бы расхохоталась громко. Однажды я пригласила в Англию, в британский Университет Синявского с женой для выступлений. И когда они были у нас, в моем Университете, приехала журналистка из газеты «Обзервер», взять у него интервью. Она осталась у нас на ночь, это было обширное интервью. Оно появилось на следующий день в воскресной газете. И Синявские уже уехали во Францию.

Вдруг раздается телефонный звонок и говорят: «С Вами говорит Светлана Аллилуева». Я говорю: «Что за шутки? Кто это еще мне тут выставляет себя?» Мне говорят: «Совершенно серьезно. Я – Светлана Аллилуева. Я прочитала интервью с Синявским. Я знаю, что он у Вас. Мне в газете дали Ваш телефон, и я бы очень хотела связаться с Андреем Донатовичем, с которым я училась вместе в МГУ». Я сказала: «Увы, он уже уехал. Но я могу Вам дать все его парижские координаты». Я дала ей адрес, телефон. Таким образом я поговорила с дочкой Сталина.

М. П.: Вы уехали из России после аспирантуры. Уехали навсегда. Какой это был год?

В. П.: Это был 1973 год. После аспирантуры у меня стал вопрос – вернуться ли в Университет Дружбы народов на вечную зарплату 110 рублей в месяц, в то время, как пара сапог стоила 120 рублей. Я не была членом партии, и меня никогда бы не выпустили за границу, как многих моих коллег, которые ездили зарабатывать то на кооперативную квартиру, то на дачу, то еще на что-нибудь. И никогда мне не грозило повышение по службе. И я поделилась этими проблемами с профессором английским, который в это время гостил в Москве, что мне делать? Он говорит: «Найти способ уехать из Советского Союза, и я тебе тут же гарантирую работу в Англии». Нужно было искать способ уехать. Я его нашла, и таким образом, 7 ноября 1973 года, прямо из аэропорта, с корабля на бал, я сразу вошла в класс и начала свою академическую работу в британских университетах.

М. П.: Вы были долгие годы профессором Кильского университета, а потом Вы вдруг оказались в Лондоне. Что произошло? Вы поменяли место работы?

В. П.: (Смеется) Я поменяла образ жизни. В Университете я, конечно, профессором стала не сразу, для этого пришлось много потрудиться, написать еще одну диссертацию, ее защитить, чтобы получить повышение по службе и быть избранной профессором. Но я всегда жила одна. У меня были две операции на сердце, и я знала, что я не могу отягощать своими проблемами ни одного мужчину. И никогда не собиралась выходить замуж. Но, после смерти Иосифа Александровича Бродского, он мне подарил моего мужа. Я вышла на пенсию в 2001 году, вышла замуж за поэта-переводчика и друга Бродского Даниела Вайсборта и переехала в Лондон.

Вот как все славно, удачно, весело. Эй, российские нищие филологи, если вы к тому же не члены правящей партии «Единая Россия», валите все на Запад, в русско-еврейский Лондон: там вас ждет счастье по примеру Полухиной.

М. Пешкова: «О новой книге Валентины Полухиной «Иосиф Бродский. Жизнь, труды, эпоха» рассказывает ее издатель, друг Иосифа Бродского, Яков Аркадьевич Гордин».

Я. Гордин: «Это очень большая книга, фактически, это основа для всех будущих биографий Бродского. А сама по себе это, на сегодняшний день, тоже фактически первая полная биография Бродского. Хотя и не такая подробная, как она того, естественно, заслуживает и какой она будет в будущем. Я не имею в виду замечательную книгу Льва Лосева, которая и названа литературной биографией. Здесь же, в книге Полухиной, прослежено от рождения дедушки, до кончины самого Бродского, вся длительная эпоха в датах, событиях. Это полная хронология, по возможности, естественно. Максимально полная хронология жизни Бродского, в качестве такого пролога этой истории, история предков, семьи. Но кроме дат и событий, эта хронология прослоена большим количеством воспоминаний. В том числе и впервые публикующихся о Бродском, с большим количеством документов, фрагментами писем, в основном, не Бродского, потому, что на них распространяется авторское право. И разного рода текстами, дающими представление о Бродском в разные периоды его жизни. Это такой вот монументальный труд. Еще раз хочу повторить, что он драгоценен для будущих биографов. И вообще, исследователей, а не только жизни и судьбы, но и творчества Бродского, потому, что это такой кладезь материала, который Полухина ухватила сейчас, потому, что эпоха уходит, люди уходят, сведения уходят и, конечно, для нее это просто подвиг».

Ну, просто «подвиг», конечно: записать на диктофон интервью с Бродским, его беседы с мужем, расшифровать все это, потом отработать грант по стилистике Бродского, еще признаться ему в любви и совсем свихнуться. Как не подвиг…

Более взвешенное мнение о книге высказал Борис Вайль: «Лично я нашел в этой книге много удивительного и незнакомого мне раньше (оговорюсь, что я не специалист по Бродскому, а просто читатель и современник поэта). Так, я не знал раньше, что мать поэта работала в лагере: в своей автобиографии (сс. 11–12) она пишет: “В 1941 г. декабре месяце с ослабевшим ребенком я была эвакуирована [из блокадного Ленинграда. – Б.В.] в г. Череповец, где снова начала работать, поступив в лагерь НКВД № 158 в качестве секретаря управления…”. Полухина комментирует это так: “Это был лагерь для немецких военнопленных. Очевидно, сыграло роль то, что Мария Моисеевна знала немецкий язык”. Возможно, так и было. Хотя “секретарь” – несколько иная должность, чем переводчик. (О череповецком лагере № 158 существует кое-какая литература, но это уже другая тема.)

Во-вторых, на с. 38 Полухина некритически использует интервью М. Мейлаха с Бродским о неких событиях ноября 1959 года в Ленинграде: “Первый арест после выставки бельгийского искусства в Эрмитаже “От Менье до Пермеке”. На площади перед Русским музеем милиция арестовала и отвезла в Главный Штаб около 200 молодых людей, продержав их там дней шесть или семь”. То ли Мейлах нафантазировал, то ли Бродский… – но такого события вовсе не было. Были события на площади Искусств 21 декабря 1956 года, когда после выставки Пикассо там собрались молодые люди, студенты, пытаясь организовать дискуссию. Но и там был арестован всего один человек – А. Гидони, а остальных милиция просто вытеснила с площади. Арест 200 человек, конечно, был бы “отрефлектирован” ими в мемуарах и отражен в документах. Между тем, ни в одной работе, посвященной данному периоду, ни в мемуарной литературе, о таком событии не упоминается. (Выставка “От Менье до Пермеке” действительно состоялась, но в том же 1956 году в Москве, и, видимо, в Ленинграде).