– Да чем тут хвастаться… – уныло вздохнул Тимофей.

– Хочешь научиться стрелять?

– Хочу!

– Тогда пошли.

Волин проводил Брауна в спортзал и завел в стрелковый модуль.

– Даю тебе свой «смитвессон», – сказал он, доставая из силикетового сейфа увесистый револьвер с рукояткой, отделанной слоновой костью. – Сорок четвертый калибр. Вот патроны. Вот наушники – грохоту будет…

– А ничего, что шум? – несмело спросил Тимофей, застегивая на бедрах оружейный пояс с кобурой.

– Здесь четыре слоя акустической защиты, так что… Шуми на здоровье. Главное, если уж ты с пулевым оружием научишься обращаться, то с фузионным только так справишься – у бласта отдачи нет!

Волин растворил объемистый встроенный шкаф, и оказалось, что это не мебель вовсе, а ниша для робота – здоровенного андроида, стоявшего, широко раздвинув ногитумбы и раскинув мощные бугристые длани.

– А тут у меня типа мишень, – сказал Виктор. – Балбес, знакомься – это Тимофей, он будет на тебе тренироваться.

– Страшно рад, – пробасил робот, – страшно горд.

– А я ему ничего не попорчу? – неуверенно спросил Браун.

– Я покрыт тяжелой броней, – прогудел Балбес, как Тимофею показалось – со снисхождением.

– Дерзай, – сказал Виктор. – Я заглядывал в твою физиолептическую карту... Короче – у тебя хорошая координация движений и быстрая реакция. Будешь упорно заниматься – получится ганфайтер. Заленишься – и контрольный выстрел сделают тебе.

– Не дождутся, – тихо сказал Тимофей.

– Тогда – огонь!

Браун выхватил револьвер и нажал на курок. Грохнул выстрел. Пуля ушла в стену и словно растворилась. Маленькую дырочку затянуло смолопластом.

– Представь, что указываешь на Балбеса пальцем, только это будет не палец, а дуло. Огонь!

Тимофей сунул «смитвессон» в кобуру, отвел руку – и бросил ее вниз. Выхватил. Уперся. Выстрел! Увесистая пуля с сочным чмоканьем вошла в бок роботуандроиду.

– Во! – радостно крикнул Волин. – Молодец! Ну, я пойду, а ты оставайся.

И Тимофей Браун продолжил расстреливать Балбеса.

Весь день он не вылезал из стрелкового модуля, прервавшись лишь на короткий обед. У Брауна не проходило удивительное ощущение – будто это не он, а ктото другой обитал в его теле и вот теперь трансформируется, как куколкаимаго, превращаясь… Да нет, не в бабочку. В когото пожестче, потверже, побезжалостней.

Тимофей тренировал обе руки, выхватывая револьвер и стреляя, как заведенный. Первые часы Балбес густым басом сообщал: «Мимо… Опять мимо… Попал. Рана не смертельная, но болезненная». К концу дня его убийственные доклады звучали мажорней (или минорней – это уж с какой стороны поглядеть): «Попал. Убит… Попал. Рана смертельная. Умер… Попал. Рана несерьезная – перебито запястье. Противник не способен удерживать оружие, рекомендуется добить… Попал. Умер…»

…Когда он переехал в Мутухэ, стояла осень, но было тепло. Солнце пригревало, на фоне ясного индигового неба желтели сопки – бледно золотились осины, коричневели дубы, клёны вносили в общую палитру сочные мазки багрянца.

Тимофей бродил по кольцевому насаженному парку, держась круговой аллеи, и думал невеселые думы. Его обогнала бегунья – молодая девушка в шортиках и майке. Браун загляделся – длинные ноги так ладно двигались, так живо крутилась попа. И тяжелые груди упруго мотались из стороны в сторону… Он долго глядел вслед бегущей, пока та не скрылась за поворотом.

Мысли у Тимофея приняли иное направление, а потом их словно выдуло из головы – он снова увидел ту самую девушку. Она сидела на скамье и всхлипывала. И только теперь Тимофей узнал ее – это была Марина Рожкова, наблюдающий врач и «Мисс Мутухэ», натуральная блондинка с роскошными формами и лицом невинного ребенка.

Врачиня была ослепительно красива, и всё, чем ее щедро одарила природа, было чутьчуть чересчур: чересчур длинные ноги, слишком крутые бёдра, уж больно узенькая талия, несоразмерно большие груди. Но какаято высшая гармония сочетала преувеличенные прелести Марины в пленительную целокупность, создавая красоту потрясающей и необоримой силы.

– Что случилось? – спросил Браун, робея.

Девушка подняла на него огромные заплаканные глаза, в которых светилось страдание, и моргнула длиннющими ресницами. Блеснув, сорвалась слеза.

– Я ногу подвернула, – ответила Марина хныкающим голосом. – Вот тут…

– Нука… – Тимофей, поражаясь собственной храбрости, присел и осторожно взял в руки прекрасную ножку. Сердце колотилось всё чаще. Бережно ощупав лодыжку, он сказал: – Вывиха нет. Да, это растяжение, дня через два пройдет.