— Эй, добрый человек, — обратился, наконец, к нему рыцарь Ибэр, бывший начальником отряда, — скоро ли конец этому проклятому лесу. Положительно эта Ланская земля находится на краю света, и, право, я перестаю понимать, зачем пришла королю в голову мысль, заботиться о столь отдаленном провинции.

— Поверьте, ваша милость, — сказал Пьер, — что мне самому дорога кажется чрезвычайно длинной, но, к счастью, не пройдет и получаса, как мы выедем на опушку леса, и оттуда нам будет все видно.

— Мы увидим город Лан?

— Мы увидим только его стены вдали, ваша милость, зато деревня Анизи и все прочие селения, входящие в состав коммуны, будут перед вашими глазами, как на ладони.

— Много ли этих деревень?

— Двадцать семь, ваша милость, если не считать Анизи, которое, впрочем, легко отличить от других; Анизи ближе всех к лесу, и с опушки хорошо видна наша деревянная башня, выстроенная по милости короля.

— Ты говорил, что там есть река?

— Да, ваша милость, — река Элет, она не широка, но очень глубока; она извивается, как змея, между нашими селениями.

Один из рыцарей подъехал к Ибэру.

— Наш вожатый своими рассказами расположил меня к отдыху, — сказал он, — мне представилось, как приятно будет нам после долгого пути растянуться на свежей соломе и хорошенько вздремнуть до утра. Я поеду вперед и прикажу в ближайшей деревушке сделать нужные приготовления.

— Ну, что ж, поезжайте! — сказал Ибэр.

Рыцарь пришпорил коня и в мгновение ока скрылся за деревьями. Если бы лошадь Пьера была в силах, он охотно поскакал бы вслед за рыцарем. Ему не терпелось увидеть Сусанну, детей. Обрадовать своих односельчан известием о королевской помощи. Он рисовал себе в воображении всеобщее ликование, крики радости… Ему уже слышался звук башенного колокола, сзывающего крестьян со всех окрестных селений.

Вдруг послышался по дороге приближающийся конский топот и из-за поворота показался только что покинувший отряд рыцарь. Он махал рукой и кричал что-то.

— Не напали ли на него люди епископа? — сказал Ибэр смеясь, — он слишком быстро возвращается.

Рыцарь подъехал к отряду и на всем скаку повернул свою лошадь прямо к Пьеру.

— Этот человек обманывает нас, — сказал он, указывая на него пальцем, — не знаю, с какой целью, но он водит нас за нос и заслуживает того, чтобы быть повешенным на первой осине.

— Я вас обманываю? — пробормотал Пьер.

— Да, обманываешь, и я очень хотел бы знать, на что ты рассчитывал, когда плел нам свои сказки. Даю тебе слово, что тебе не удалось бы скрыться от нас в лесу на своей трехногой кляче.

— Но в чем же дело? — сказал Ибэр, подъезжая к рыцарю.

— Дело в том, что он вел нас ложной дорогой. Опушка, действительно, в трех шагах отсюда, но от обещанной деревни нет следа. Недалеко от леса торчат два-три обгорелых столба, да на расстоянии тысячи шагов, какой-то одинокий домишка.

— Три обгорелых столба! — воскликнул Пьер. — Три обгорелых столба!..

Голос его прервался. Рыцари не успели сделать движения, как он изо всех сил ударил лошадь и поскакал вперед.

Перед глазами расстилается поле, вытоптанное настолько, что на нем не осталось и следов травы; берега реки молчаливы и пустынны; до самых стен города но видно живой души, и лишь среди этого тоскливого пейзажа высится одинокий, обгорелый остов какого-то строения.

Пьер сразу понял все, но вместе с тем какая-то последняя, почти ребяческая надежда, заставляет его еще в течение некоторого времени вглядываться вдаль, как бы ища хоть каких-нибудь следов того, что было раньше тут. Он неясно бормочет себе под нос.

— Да, да, вот река Элет, вот ива, под которой женщины полощут белье, вот стены Лана. Но где же?.. Где же?.. — он не договаривает, лошадка под ним издает призывное звонкое ржание, она тоже признала родные места и радуется близкому отдыху.

— Этот человек сошел с ума или на него нашел столбняк.

— Он сам не понимает, куда привел нас.

— Надо его встряхнуть хорошенько, чтобы вернуть ему дар речи.

Рыцари окружили Пьера: действительно, он производит впечатление безумного и, по-видимому, вовсе не слышит того, что происходит вокруг; глаза неподвижно глядят вперед, руки повисли, как плети, вдоль тела. Но внезапно, когда начинают уже истощаться шутки рыцарей, неподвижность эта сменяется бурей отчаяния. Он хватает себя за ворот, рвет рубашку и с диким криком соскакивает на землю прямо под копыта лошади Ибэра.

— Рыцарь, рыцарь! Ваша милость! — кричит он, мы опоздали. Мы пришли слишком поздно! Вы видите, вот здесь и вот там были дома, наши дома; здесь жили наши дети и наши жены: Сусанна и пять моих ребятишек, а здесь жена Жака, моего приятеля Жака, а там вот, недалеко от берега стоял домик старухи Николь, вот там, где обгорелый столб, там была башня, башня, выстроенная по милости короля, дарованная королем. Ваша милость! Они разрушили наши дома, они оскорбили короля! Кто теперь найдет детей наших и наших жен? Кто вернет нам наши дома?