– Самый умный? Тогда дай свой карабин.

У Михи на плече висел «тигр», напарник заряжал его усиленными патронами армейского образца, которыми горбуна валить – самое то.

– Не-а, – покачал он головой. – «Тигру» я тебе не дам. Незачем бронебойные на кабана тратить, сам сдохнет скоро. И вообще, прекращай эмоциями прыскать. Сколько тебя учить?

Мы остановили кровь, промыли рану перекисью, наложили жгут. За это время бодрости у горбуна заметно поубавилось. Ему-то кровь, текущую из разорванного колом брюха, остановить было некому, и он слабел с каждой минутой. Когда уселись передохн у ть на краю ямы, Михаил вдруг пихнул меня локтем в бок, ухмыльнулся, отчего на щеках появились складки-ямки, и сказал:

– Анекдот вспомнил. Попали как-то в ловушку четыре мутанта: лис-мутант, волк-мутант, заяц-мутант и свинья. И вот свинья говорит… Что, рассказывал уже? – догадался он по выражению моего лица.

Удивляюсь я иногда на своего друга и напарника. Он же мне реально в отцы годится. Солидный мужчина, в возрасте, бывший военный, многоопытный, побывал во всяких горячих местах. Научил меня куче полезных вещей: выживанию, планированию, тактике боя, рукопашке, стрельбе, да и просто нормальной житейской смекалке. Но накатывает на него временами такая ребячливость, почти мальчишество, начинает анекдоты травить, шутить или подкалывать. Хотя если задуматься, то можно понять, откуда это берется: своего рода защита от окружающего. Ибо мир спустя десять лет после Пандемии, уничтожившей большую часть человечества, кровав, жесток, опасен и мрачен. И каждый с этим справляется по-своему. Вот Михаил – шутки шутит и анекдоты травит, как пацан. И отношения у нас с ним необычные. То ли как у учителя с учеником, то ли просто как у напарников и друзей – не разберешь.

Я вытащил кисет с остатками табака, свернул самокрутку. Курю я мало, только если выпью или после стресса. Михаил смолит больше, поэтому дефицитный табак у него постоянно заканчивается, и он страдает от никотиновой голодухи.

Раскурив самокрутку, первым делом передал ее напарнику, тот сделал пару глубоких затяжек и сказал:

– А ну пройдись.

Взяв самокрутку и тоже со смаком затянувшись, я встал. Осторожно перенес вес на раненую ногу, прислушиваясь к ощущениям, сделал несколько шагов. Нормально. То есть не нормально, конечно, какое уж тут нормально с этакой дырой, но – терпимо, могло быть и хуже.

Горбун в яме вдруг вострубил дурным голосом и бросился в атаку на стенку. Въехал в нее центральным, торчащим из-под нижней челюсти рогом, повращал им, буравя глинистую почву, вытащил, развернулся и снова забегал.

Михаил выпрямился, повел плечами. На нем были такие же, как на мне, камуфляжные штаны, заправленные в высокие черные ботинки, и серая охотничья куртка. Моя, похожая, только зеленая, лежала на жердях. Эти куртки вместе со штанами, ботинками, палаткой и бруском серебра на триста граммов мы получили с год назад в оплату за то, что под Белой Церковью помогли одним старателям отбить их схрон с артефактами у пришедшей с юга банды.

– Все, мы дело сделали, – сказал Миха. – Иди на стоянку, а то заявится кто-нибудь и палатку унесет. Поужинать приготовь. А я дождусь, когда горбун отправится в мир иной, голову отрублю и притащу.

– Он меня проткнул! – возмутился я. – Я убить его хочу. Мечтаю прям.

Напарник почесал лейкопластыревую нашлепку на правой скуле – вчера поздно вечером брился и порезался в темноте.

– Вот ты достаешь иногда, Стэн, своей упертостью. Иди на стоянку, говорю, без палатки останемся.

– Отомстить хочу, – заупрямился я. – Возле сарая все равно никого никогда не бывает, кроме нас. Месть – это хорошо и приятно.

– Мстить полезно для душевного здоровья, не спорю. Но в данном случае ты имеешь дело не с человеком, а с неразумным зверем. Знаешь, как один мужик умный сказал: прощают только недостойных мести. Этот хрен рогатый внизу как раз недостоин. Он же не понимает ничего.

– Сам говорил, что у них зачатки интеллекта.

– Вот именно, что только зачатки.

Я продолжал напирать:

– Башка такого самца весит килограммов тридцать, не меньше. Плюс освежевать же надо, мясо хоть и жесткое, но ты что, его бросить хочешь? Бесхозяйственно это. Завялить, засолить надо. Может, часть к Сигизмунду снести или поселянам продать… Как ты в одиночку все потащишь, мы ж собирались волокушу для двоих делать? Сам не донесешь.

– Ты тем более не донесешь с такой-то ногой.

Он задумчиво огляделся. Давно перевалило за полдень, в кронах деревьев гулял ветер, шелестел листвой. Начало осени – уже прохладно, но морозов пока нет, ночью мы спали без костра. От небольшой дубравы, где устроили ловушку, было километра три до Ореховки, которая находилась на юго-западе. А к востоку от нас лежало большое пятно Леса. Оттуда, из смертельной для людей мутировавшей чащи, и приходил этот кабан-горбун, надоедавший поселянам.

Мне в голову пришло, как можно эту ситуацию разрулить, но напарник уже и сам озвучил:

– Стоянку надо сюда перенести. Сарай, конечно, привычней, но… Короче, оставайся здесь, жди, пока горбун сдохнет. Я возьму скатки, рюкзак и приду. А ну, посмотри на меня!

Я посмотрел. Он вгляделся в мое лицо и спросил:

– Голова не кружится? Блевать не тянет?

– Да нет, все путем. Обычная рана, впервые, что ли? Я в норме.

– Ладно, жди. Скоро буду.

Миха взял у меня самокрутку, в последний раз затянулся, вернул и ушел. Я докурил, накинул куртку. Погрозил кулаком горбуну. Тот фыркал, тяжело топотал по дну ямы, иногда останавливался и мотал башкой. Шеи у этих тварей почти нет, туловище переходит в угловатую голову с торчащими вкривь и вкось рогами. Глаз не видно, только темные щелочки в складках жесткой щетинистой шкуры.