На Сашу Роговцеву стали смотреть с невольным почтением, хотя она была худшею в классе ученицей и не вылезала из двоек и единиц.

Саша Роговцева проникнет в роскошный дом, где живет Нина, приподнимет, как говорится, завесу личной жизни таинственного, загадочного Сфинкса. Счастливица! Счастливица! Как можно было не завидовать ей?

Сама Саша ходила с сияющим лицом, как именинница, и, отводя в переменки ту или иную из подруг, подолгу шушукалась с ними о предстоящем визите к Махровой.

– Наверное, князь ей дядя или дед, - импровизировала Саша, - и обожает "нашу". А "наша" как сыр в масле катается у него. Уж если лошади у нее такие и экипаж, так уж и комнаты, верно, - мое почтение! И лакеи в штиблетах и в красных кафтанах, и целая половина княжеского дома, по всей вероятности, отведена для нее. Наверное, обеды из десяти блюд кушает, а спит под атласным одеялом!

– Ну конечно, - поддакивала слушательница, - и ты, Саша, - счастливица, увидишь все это!

– Увижу, да! Потом приду и все вам расскажу - ничего не забуду, - великодушно обещала Роговцева, чтобы хоть немного утешить подружек.

На следующий же день Саша, вернувшись из гимназии домой, тщательно вымылась, вычистила зубы, аккуратно заплела свои густые волосы в две тугие, аккуратные косички и уже готовилась попросить у матери ради такого торжественного случая свое лучшее, сшитое ей к причастию прошлой весной голубое кашемировое платье. Но мать Саши, болезненная женщина, измученная хлопотами, работою и заботами о своей многочисленной семье, раздраженно прикрикнула на дочь:

– Да что ты, ума рехнулась, что ли! Дам я тебе лучшее платье по гостям трепать! Что к причастию - то нынче не наденешь! Неужели опять новое шить?

– Да ведь куда я иду, мама, поймите, - ухватилась за последнее средство Саша, - ведь в княжеский, дом, к самой Нине Махровой иду!

– Да хоть к самому министру, матушка! Не будет тебе платья, и баста!
– окончательно вышла из себя Сашина мать.
– Скажите на милость! Отец в поте лица слесарничает, чтобы ребятам дать образование маломальское, а эта... под потолок выросла, а ума не нажила. Дай ей, видите ли, лучшее платье, по улицам трепать в будни. Очень хорошая дочка! Заботливая, нечего сказать! Не ожидала я от тебя этого, Саша!
– И на глазах уставшей за день женщины заблестели слезинки.

Саша скрепя сердце подчинилась. Бороться, она знала, было бесполезно. Мать, добрая и чуткая по натуре, была, однако, тверда как камень, где надо было отстаивать интересы семьи. Роговцевы были бедны. Слесарное ремесло давало не много, а тут еще хотелось во что бы то ни стало вывести в люди ребятишек, гимназистку Сашу и десятилетнего реалиста Митюшу, способного мальчугана. Жили, как говорится, в обрез, отказывая себе во всем, откладывая на воспитание ребят по копейкам. Немудрено поэтому, что малейшее проявление невнимания и непонимания со стороны детей раздражало старших.

Саша ушла из дому чуть-чуть надутая из-за того, что мать не дала ей возможности приодеться для визита.

"Княжеский дом - это не шутка. Небось, у горничной там платье лучше моего, и ботинки, наверное, без заплаток", - мысленно рассуждала девочка, шагая по длинному ряду улиц и переулков.

Но вот и княжеский дом на Морской. Красивый щегольской особняк. Львы у подъезда. Швейцар у двери в парадной ливрее.

– Вам к кому?
– не совсем любезно осведомился он, бросив подозрительный взгляд на более чем скромный костюм Саши.

– Мне вашу барышню надо повидать... Она звала меня сегодня, - трепещущим голосом, оробев, произнесла девочка.

– Княжну? Ее сиятельство княжна выехали только что с мисс Финч на танцкласс к графине Ростовской, - отчеканил с еще большею важностью швейцар.

– Но как же... ведь она сама мне говорила вчера... чтобы я пришла сегодня к пяти... Готовить немецкие уроки с нею вместе, - шептала окончательно смущенная Саша.

Швейцар пожал плечами.

– Не могу знать, - произнес он равнодушно, - их сиятельство выехамши и...

– Пропустите, пожалуйста, ко мне мою подругу, Федор!
– услышала внезапно Саша знакомый голос. Она живо подняла голову и увидела на верхних ступенях широкой, крытой коврами лестницы Сфинкса.

Та была в своем обычном коричневом платье и черном форменном фартуке, в том своем гимназическом костюме, который поражал всех девочек изящной и красивой простотой.

– Здравствуйте, здравствуйте, Роговцева!
– приветливо кивая головою, кричала она сверху.
– Очень хорошо сделали, что пришли! Поднимайтесь ко мне скорее. Федор, снимите с барышни пальто, - приказала она швейцару таким тоном, которого человек в ливрее ослушаться не посмел.