– О, боже! Что ты за человек?!
– простонала она, сцепив зубы, и, видимо, едва сдерживаясь.
– Как ты до сих пор ничего не понял?!

– Чего не понял?
– сыграл я под дурака. Хотя всё уже давно понял и ничему не удивлялся.

– Я люблю его. Понимаешь ли ты? Люблю. Его, а не тебя. И всю жизнь любила.

– Тогда проваливай к нему!
– заорал я, теряя терпение.
– Проваливай! Только назад не возвращайся. Не приму. Хороша, нечего сказать. Да ты овдовеешь раньше, чем успеешь стать его женой.

– Не кричи, - неожиданно тихо попросила она, разом успокаиваясь.
– Что бы ни случилось, я не вернусь.

И я почувствовал - это правда, она не вернётся. Лишь тогда осознал, насколько серьёзно происходящее. Испугался по-настоящему. Начал уговаривать:

– Оль, ты что? Ну, что ты? Всё устроится. Всё будет хорошо, вот увидишь. Костя непременно выживет. Ему всегда чертовски везёт. Повезёт и сейчас. Только не уезжай. Я тебя прошу, я тебя умоляю, не уезжай! Хочешь, на колени встану?

Подошёл к жене, обнял. Попытался погладить её по голове, по плечам. Бесполезно. Она вывернулась из моих рук, отскочила в сторону. Краснея, закусив губу, отводя глаза, выпалила:

– Слишком поздно, Паша. Всё равно уеду.

– Лёка!
– снова закричал я.

– Не называй меня так. Права не имеешь.

– Хорошо, - вздохнул я.
– Не буду. Не заводись. Ты поезжай к нему, выхаживай, сколько нужно. Но прошу тебя, не торопись с решением, возвращайся назад. Мы забудем прошлое. Начнём с начала, а?

– Мы уже пытались начать заново. Не получилось.

– Это всё ты, ты не хотела.

– Можешь, сколько твоей душе угодно, обвинять меня. Да, да, все обвинения твои принимаю. Виновата. И не оправдываюсь.

– Ты… не вернёшься?

– Нет.

Она больше не плакала. Она стала похожа на себя прежнюю, ту, до замужества. Решительная, уверенная. Непонятная метаморфоза. Точно карнавальный наряд сбросила. Вы, женщины, так умеете перестроиться. Буквально, в один миг. Меня озарила спасительная идея:

– Но тебе ещё нужно купить билет. Где ты возьмёшь столько денег? Поезда раз в неделю ходят.

– Допустим, чаще. Не суть важно. Ничего не нужно, Паша. Я по методу Кости. Уже звонила Петровым. Они договорились с лётчиками. Самолёт сегодня вечером. К утру я должна быть на месте.

– А договориться на работе?

– Договорилась.

Швыряние вещей закончилось. Оля умылась, причесалась, напилась чаю и деловито собралась в короткое время. Перезвонила Петровым, уточняя ряд деталей. Встала на пороге. Чемоданы, связанные за ручки - через плечо. В руках книги, сумка. Помочь себе не позволила. Сказала, на улице её ждут. Стояла спокойная, сосредоточенная. Куда подевалась растерянная, зарёванная женщина, хотелось бы знать? Преображение, для которого я, по всей видимости, послужил катализатором, свершилось. На пороге стояла новая, незнакомая Оля. От недавней истерики лишь припухшие, покрасневшие веки. Окинула взглядом комнату. Прощалась. Полагаю, с прежней жизнью прощалась, с прежней собой. Грустно усмехнулась мне. Ни звука при этом не проронила, губами не шевельнула. Слегка кивнула, подняла гордо голову, повернулась и вышла. Из моей жизни вышла. Вошла в мою жизнь решительно и ушла так же.

Я не помню, сколько простоял перед закрытой дверью. Жизнь рухнула. Ничто больше не имело значения. Первые сутки самые тяжёлые, поверьте мне, Светлана Аркадьевна. Самые тяжёлые. Оцепенение сменилось бешенством. Я бил посуду, ломал вещи, рвал шторы. Бешенство сменилось злостью, злость - бесчувственностью, равнодушием. Я принял твёрдое решение вычеркнуть Олю из души, из памяти. На третьи сутки так решил. На четвёртые, пятые, шестые - пил. Пил до полной отключки сознания. На работу не ходил. Сказался больным. Утром начинал и заканчивал, когда сознание меркло. Потом увидел себя в зеркале. Побрёл, извините за подробности, в туалет и случайно глянул в зеркало. Рожа отёкшая, глаза мутные, недельная щетина. Точь в точь, как Вишневецкий тогда на бульваре. Одно воспоминание потянуло за собой другое. Вспомнилось, что у Вишни в те времена дела обстояли много хуже. Вспомнился рассказ, как Оля от пьянства его лечила. Я презирал Костю за слабость. Весь из себя благополучный, разве я мог его понять? А сейчас понял. Решил: не буду опускаться. Не свинья. Аз есмь человек! А раз человек, то и вести себя должен по-человечески. Привёл свою драгоценную персону в порядок, протрезвел. Позвонил Петровым узнать, как добралась Оля, как там с Костей? Вовка Петров то ли ничего не знал, то ли не захотел рассказывать. Говорил со мной сухо, осторожно. После него Танечка на минуту взяла трубку, успела шепнуть, мол, Оля добралась нормально, замёрзла только в дороге, что очень тяжело, правда, все надеются на лучшее. Я хотел узнать, какое содержание имеется в виду в слове “тяжело”. Не получилось. Танечка повесила трубку.

Я остался один. Обнаружилось, что кроме Вишни, друзей у меня не было. Жены не было. Вокруг - пустыня. Начинать жизнь заново? Для чего? Довольно скоро я перестал чувствовать боль. Внутри всё одеревенело. Ремонт в квартире, конечно, сделал. Обои переклеил, мебель передвинул. Оля вещи свои сразу забрала. Вся уехала. Даже записочки с дурацкими стишками увезла. Что за стишки такие? А это она первые года три нашей совместной жизни по всякому поводу сочиняла короткие стишочки. Неуклюжие. Зато смешные и очаровательные. Писала их на листочках из блокнота, прикалывала в разных местах квартиры. Вот, к примеру, одно помню. Это мне наказ:

Люстру вымой, пыль сотри,

Приберись и не сори.

Везде эти записочки вешала: на кухне, в комнате на шторах, на дверях. Выбрасывать потом записочки ей было жалко. Она их складывала в большую железную коробку из-под печенья. Когда уезжала и коробку забрала. Я где-то слышал о соответствующей примете. Мол, нельзя ничего забывать, иначе вернёшься. Это про больницу? Ну, не знаю. Вас, женщин, не поймёшь. Помню? Конечно. Я ничего не забыл. Но и чувствовать перестал. Костя был прав, сказав, будто расстояние и время лечат, насколько это возможно. Он во многом оказался прав. Через два года я с оказией послал Оле письмо, просил развода. Она ответила согласием. Дескать, сделай всё сам. Поскольку приезжать она не собиралась, пришлось разводиться через суд. И всё, больше я ничего толком не слышал ни о ней, ни о Косте. Через десятые руки дошло, что он выжил. Инвалид, вроде, полный, лежачий. Но это не точно. Общие наши знакомые меня избегали, разговаривать не хотели, информацией не делились. С тех пор прошло больше десяти лет. Недавно моя мама видела Олю с Костей. Возле здешней поликлиники. То есть недалеко от нашей школы. Как недавно? Года три назад. Я, видите ли, их ищу теперь. Посмотреть. Увидеть их хочется. Я ведь с тех пор многое понял. Надеюсь, сильно изменился. Между прочим, женщин стал бояться, как огня. Видите, я перед Вами раскрылся. Прямо скажем, на изнанку вывернулся. Это, чтоб вы на меня не обижались и о себе плохо не думали. Причина не в вас. Думаю, вам не очень приятно было выслушивать мою исповедь. Полагаю так же, вряд ли у нас с вами после моей исповеди что-то может получиться.