Мартин понимал, что он не может ездить в автомобиле; для скромного садовника даже мотоцикл был бы непомерной роскошью. Он помнил, как слуга его отца, покупая продукты на день, объезжал городские базары на велосипеде, а судя по тому, что Мартин увидел сейчас, эта несложная машина так и осталась основным средством передвижения для рабочего или крестьянина.

Немного поработав перочинным ножом, Мартин превратил клетку для кур в открытую квадратную корзину и двумя прочными резиновыми лентами, точнее, купленными в ближайшем гараже ремнями вентилятора, укрепил ее на багажнике велосипеда.

Потом Мартин – уже на велосипеде – вернулся в центр города и в магазине канцелярских принадлежностей на улице Шурджа, как раз напротив католической церкви святого Иосифа, где на богослужение собирались христиане-халдеи, купил четыре цветных мелка.

Он хорошо помнил этот район, который называли Аджид-аль-Насара, то есть площадь Христиан. И сейчас улицы Шурджа и Банковская были забиты автомобилями, припаркованными большей частью там, где висел знак «стоянка запрещена», а иностранцы шныряли по лавкам, торговавшим травами и специями.

Когда Мартин учился в приготовительной школе, в городе было только три моста через Тигр: железнодорожный на севере, Новый мост в центре и мост короля Фейсала на юге. Теперь в Багдаде было девять мостов. Несколько месяцев спустя, уже на четвертый день после начала воздушной войны, их не осталось ни одного, потому что в «Черной дыре» все они были отмечены как военные объекты и в назначенное время разбомблены. Но тогда, в первую неделю ноября, по всем девяти мостам беспрерывно текли автомобильные и людские потоки.

Еще Мартину бросилось в глаза, что Багдад кишит патрулями Амн-аль-Амма – секретной полиции, хотя большинство полицейских не делали никакого секрета из своей работы. Они стояли на перекрестках или сидели в автомобилях. Мартин видел, как полиция дважды останавливала иностранцев и дважды – иракцев, проверяя документы и у тех, и у других. Если иностранцы отвечали покорным раздражением, то иракцы не скрывали страха.

На первый взгляд казалось, что город жил такой же жизнью, какую Мартин помнил с детства, и горожане не утратили своего добродушия, но чутье подсказывало ему, что под внешним спокойствием багдадцев скрывается глубоко укоренившийся страх, который активно насаждал тиран, живший в огромном дворце возле моста Тамуз, возведенном ниже по реке.

В то утро Мартину лишь однажды намеком дали понять, что думают многие иракцы о своей жизни. Он был еще на другом берегу Тигра, на базаре в Касре, где продавали фрукты и овощи, и торговался со старым лавочником, уговаривая того немного уступить за фрукты. Если русские собираются кормить его одними бобами и хлебом, то не помешает дополнить рацион более витаминизированной пищей.

Неподалеку четверо полицейских остановили какого-то молодого человека, бесцеремонно его обыскали, а потом отпустили. Старый лавочник откашлялся и зло сплюнул в пыль, едва ли не на собственные баклажаны, сложенные аккуратной горкой.

– Вот вернутся бени Наджи и прогонят этих мерзавцев, – пробормотал он.

– Поосторожней, отец, ты говоришь не подумав, – шепнул Мартин, пробуя на спелость персики.

Старик уставился на Мартина.

– Откуда ты, брат?

– Издалека. Из северной деревни, за Баджи.

– Если хочешь послушать совет старика, уезжай домой. Я многое повидал. Скоро бени Наджи спустятся с неба, да, и бени кальб тоже.

Старик снова плюнул, и на этот раз баклажанам повезло меньше. Купив персики и лимоны, Мартин уехал. Он возвратился на виллу первого секретаря советского посольства к полудню. Куликов давно отправился в посольство, его шофер тоже, и хотя кухарка за что-то упрекнула Мартина, тот не понял ни слова и занялся садом.

Встреча со старым лавочником произвела на Мартина большое впечатление. Значит, размышлял Мартин, некоторые иракцы уверены, что англичане и американцы вернутся в Ирак, и ничего не имеют против. Слова «и прогонит этих мерзавцев» могли относиться только к секретной полиции, а следовательно, и к Саддаму Хуссейну.

На багдадских улицах британцев издавна называют бени Наджи.

Кем именно был этот Наджи, за давностью лет все забыли, но по общему убеждению это был мудрый и святой человек. Во времена Британской империи присланные в эти места молодые британские офицеры часто навещали Наджи, сидели у его ног и слушали мудрые речи. Он относился к ним, как к своим детям, хотя они были христианами, а значит, неверными. Поэтому люди стали называть их «сыновьями Наджи».

Американцев называли бени эль кальб. «Кальб» по-арабски значит «собака», а у арабов, увы, собака не относится к числу почитаемых существ.

Гидеон Барзилан увидел в отчете сайана о банке «Винклер» лишь одно утешение: стало ясно, в каком направлении нужно действовать дальше.

Прежде всего предстояло выяснить, какой из трех вице-президентов, Кесслер, Гемютлих или Блай, работает со счетом иракского ренегата Иерихона.

Проще всего было навести справки по телефону, но, прочитав доклад сайана, Барзилаи понял, что никто из вице-президентов не скажет ему ни слова.