Он рассказывал им то же, что мы только что узнали от моего знакомого, только намного больше и полнее.

Он не просто рассказывал им - он вызывал их слезы своим рассказом.

Я уже просто не понимал, что происходит, поскольку у меня начинало возникать ощущение, что

покойный сам стоит за плечом Олега и кивает каждому его слову.

Когда же, наконец, Олег закончил рассказывать родителям об их сыне, глава семейства посмотрел на

него и сказал:

– Вы были знакомы очень хорошо. За что с ним так?

– Я не служил с ним. И я не могу сказать, что именно там произошло. Но могу сказать, что у вас есть

и другой сын, которому вы сейчас очень нужны, и который не справится со всем, что на него свалилось,

без вашей помощи. Мы сейчас говорили с ним и видели, как он тоскует по брату. Поверьте, если вас хоть

немного заботит его судьба, то ему нужна ваша поддержка и все ваши силы, чтобы не сломаться. Он

хороший мальчик, и если вы хотите дать ему хоть один шанс чего-то добиться в этой жизни – помогите ему.

Оба родителя посмотрели на нас, и мне неожиданно стало не по себе. Если там, во время разговора в

комнате, я чувствовал все и захлебывался чувствами, эмоциями и ощущениями, то сейчас, под взглядом

отца погибшего, я не чувствовал ничего. Вообще ничего.

– Спасибо вам, что напомнили, молодой человек. И спасибо за вашу заботу.

– Я не к вам обращаюсь, – сказал ему Олег, – я обращаюсь к матери, взрастившей двух великолепных

сыновей, которыми она может гордиться, в отличие от пьяницы мужа, который использует смерть сына как

повод напиться.

В следующую секунду Олега сгребли за ворот рубашки и стали перетаскивать через стол. Я дернулся

было, чтобы помочь, но заметил его жест – «не вмешивайся».

– Ты пожалеешь, – прошипел отец погибшего в лицо Олегу.

– Сомневаюсь, – ответил он, – ведь если вы сделаете мне хоть что-то, то это только покажет, насколько я

был прав.

Я не понимал, зачем Олег так нарывается на неприятности. В следующую секунду занесенный кулак

начал движение и…

И Олег улетел на тот стул, с которого его стащили, а кулак со всего размаху впечатался в стену. Затем

еще и еще. Он бил до тех пор, пока кулак не стал похож на кровавое месиво, а после этого, не обращая

внимания на кровь и боль, он закрыл лицо руками и зарыдал.

– Извините. Нам пора. Идем, – кивнул мне Олег, и мы торопливо покинули квартиру.

Выбравшись во двор, Олег зашарил по карманам и, торопливо вытащив сигарету, прикурил ее

трясущимися руками.

– Понял? – хрипло спросил Олег.

– Много чего понял, но не все. Объяснишь?

– С тебя пиво.

Я порылся в карманах и обнаружил деньги на несколько бутылок.

– Идет.

Купив пиво, мы устроились в одном из известных мне потайных уголков нашего района. Олег посмотрел

на меня и, откупорив первую бутылку, спросил:

– Что чувствовал, что понял?

– От моего друга – до фига всего. От его матери – боль, отчаяние. Потом страх и… черт его знает, что это

было. Ну, а его отец – вот этого я совсем не понимаю.

– Значит, с него и начнем, - в перерывах между бульканьями донеслось от Олега.

– Я не понимаю, что с ним было. Он как будто вообще ничего не чувствовал.

– Так и есть. Он действительно ничего не чувствовал. Оглушенный болью от потери сына, он не мог уже

ничего чувствовать и здраво соображать. Он пытался забыться в выпивке, а ему было нужно вовсе не это.

Ему нужно было вытащить себя из этого состояния, а для этого – его надо было подвергнуть сильнейшим

эмоциям. Я выбрал гнев. А можно было бы по-другому. Можно было бы, к примеру, взять в заложники его