Гумеров — содрогнулся от генеральского крика. Он понимал, что на сейчас раз палку перегнули. Учитывая то, что произошло в Ижевске — по любому чиху будут оргвыводы. А он сейчас совершил самое страшное, что только можно совершить — он подставил своего начальника. Это не прощалось, за это тебя вышвыривали из системы, за это отбирали все и пускали семьи по миру, за это могли просто — напросто убить. Без лишних разговоров — убить и все.

— Товарищ генерал… в мыслях не было… опер один мой, гнида… с огнем решил поиграться… тварь…

— Кто?

— Онищенко… убью, су…у.

— Подробнее.

Гумеров — лопнул, как говорят — до самой жо…ы. Вывалил все что знал — торопливо, в самом деле — как институтка, сифак подхватившая. Генерал молча слушал, прикрыв глаза…

Генерал молча выслушал покаянную, бессвязную историю. Его опыт подсказал — правда. Другого — от этих баранов ждать не стоит. Когда Гумеров закончил говорить — генерал шваркнул ладонью по столу. Этот звук — прозвучал как выстрел…

— Долбоебы… — тяжело и страшно подытожил Толоконников — твари скотские. С огнем играете, бл…и, а как тушить — ко мне бежите. Ублюдки. Хапаете, и ртом, и ж… что можно и что нельзя. Смотрите, как бы не подавиться…

— Да не сказал он мне ничего, гнида! — разразился криком Гумеров — он, козел, сам все это задумал! БМВ себе купил, тварь, бабы у него какие то! Совсем от рук отбился.

— За подчиненных ты отвечаешь.

— Да знаю я, Владимир Всеволодович, я…

— Только не клянись… — перебил генерал — все равно не поверю…

И снова — молчание.

— Где сейчас этот… ижевский?

— На третью его отвезли. До этого — тут допрашивали. Не в основном здании.

Под этим словом третья — значилось кое-что, что при раскрытии могло вызвать скандал общероссийского значения. Подобно ЦРУ США — российское ФСБ в рамках борьбы с исламским терроризмом начало создавать тайные центры передержки, допросов, пыток, заключения. Начали пропадать люди… началось все это в Москве после взрыва Домодедово, а теперь люди пропадали по всей России, сотнями в год. Их содержали, допрашивали, убивали в замаскированных под обычные коттеджи, склады, коммерческие здания фирмы, попытки написать об этом жестко пресекались. Это можно было оправдать тем, что теперь это стало стандартной мировой практикой борьбы с терроризмом, ФСБ всего лишь переняло опыт ЦРУ — а исключительная общественная опасность исламского экстремизма оправдывает любые меры против него. Наверное, это и самом деле было так. Разница была лишь в том, что ЦРУ поступало так с гражданами чужих стран — а ФСБ — со своими гражданами.

И впервые — там оказался один из своих.

— Он все еще там?

— Да… наверное.

— А взрыв у дверей?

— Этот… шакаленок какой-то! Из отмороженных, это тут вообще не причем. Гранату взял и мстить пошел!

— Так…

Генерал принял решение. Достал из стола несколько листов бумаги.

— Пиши.

— Что писать…

— Как было пиши. Попробую пока тебя отмазать…

Генерал вышел из кабинета. Вместо него зашел адъютант, устроился у двери, сверля Гумерова внимательными и жестокими глазами.

Вздохнув, Гумеров достал ручку и стал писать…

Генерал вернулся через полчаса, с довольным видом. Отобрал бумаги, бегло проглядел. Взглядом приказал адъютанту выйти.

— Вот и молодец…

Толоконников протянул руку — и Гумеров плача, приник к ней губами. Он не сомневался — что только что спас карьеру и возможно, жизнь. За пределами Управления жизни нет! Кто нормально уходит — тот и на гражданке нормально живет, при случае — помогут, поддержат, прикроют. А тут… Вышвырнут, намекнут кому надо, что этот — изгой, ни помощи ни защиты ему не будет. И на него — накинутся и растерзают — все, кого он переехал, кого обокрал, кого построил. Растерзают, по миру пустят… хоть в петлю. А его коллеги — будут с улыбкой на все это смотреть.

Гумеров, до этого относившийся к твердо националистической, башкирской платформе, еще при Муртазе Губайдулловиче стоявший у истоков агрессивного башкирского национализма и сейчас втихаря работающий против Толоконникова — обрел нового хозяина и новую команду. Поцелуй руки был символом, проштрафившийся — и на колени готов был встать и ботинок поцеловать [31] …

— Значит, так. Опера своего — убери… да не сейчас, не сейчас… Потом. Но убери. Ненадежен он…

— Понял! — на лице Гумерова было живейшее понимание и чуть ли не благоговение.

— С удмуртами я утряс, они шум поднимать не будут. Бери этого опера своего, которого ты распустил, езжай на третью, забирай этого гаврика. Работайте с ними в контакте. Бросайте все силы — найти заложников. Не может быть, чтобы твой не знал — где. Потом подключайте спецназ, я команду уже дал. Как сделаете — выходите на контакт, пусть они дадут команду выпустить этого… бородатого. Ясно?

— Ясно.