Шрифт:
Делать нечего. Я выпихиваю из машины автомат, потом вылезаю сам, подняв руки над головой. Остается только надеяться, что ребра останутся целы…
Надежды мои оправдались — ребра не переломали.
В участке, куда нас забрали — русских не оказалось, но один из полицейских хорошо знал русский и поверил мне даже без документов. Позвонил дежурному… дальше разобрались быстро и без особых проблем. Здесь все и всегда так. Могут без особых проблем убить и точно так же, без особых проблем выпустить. Формальностей здесь не любят.
У Амани снова началась истерика, на сей раз настоящая. Я не уходил из полицейского участка, пока не вызвонил Хабиба, одного из ее коллег. Тот конечно же приехал — но взгляд, который он на меня бросил — был красноречивее любых слов. Палестинцы могут быть как угодно благодарны русским — но если русский встречается с палестинкой — это повод для крови. Объяснять кому-то что-то бессмысленно — здесь так живут.
Не менее недобрый взгляд — жег мне спину. Вызволять меня приехал лично Павел Константинович. Вон его джип с охраной стоит, вон и Вольво…
Ладно, мне то что. Я не гордый, пешком постою.
Сажусь в машину. Без команды трогаемся, катимся по полупустым ночным, освещенным мягким желтым светом кристаллов улицам. Выбираемся на набережную. На противоположной стороне — не спит, истекает тревожным светом окон американское посольство. Что-то происходит… только вот что?
По мосту Арбаасх Таммуз перебираемся на другой берег. Едем в посольскую зону. Павел Константинович молчит — и я молчу, стараясь урвать хоть немного сна. Очередная бессонная ночь — и завтра опять на таблетках. А они уже дают о себе знать…
Посольство. Не наше, белорусское — но считай, что наше. На внешних постах — краповые береты из Алмаза. Серьезные ребята и проверяют грамотно. Проезжаем внутрь… у нас, слава Богу, все спят. Кроме тех, кому не положено.
Вольво — катится между газонов, которыми замаскированы настоящие противотанковые надолбы и подъемные бетонные щиты заграждения. Где-то в темноте — загадочно шуршит фонтан.
— Выйди.
Водитель покидает машину. Тоже работенка… не борей лежачего. Подай. Принеси. Пошел вон…
— Ну?
Я выдыхаю.
— Непредвиденные обстоятельства.
— Чего? Ты как, совсем о…л в атаке?
— Простите…
— Баба эта! Ты что думаешь, никто не знает, что она террористка? Ты хоть знаешь, сколько за ней всего!? Совсем распустились. П…сы!
Последнее совсем не в тему, скорее я бы даже сказал — категорически не в тему. Но начальству такое не скажешь.
— Это информатор. Я провел ее как информатора.
— Ага. А там, в Тауре, у нее на хате, ты с нее информацию скачивал так что ли? Или она с тебя?
Нервы потихоньку искрят. Сам звук человеческого голоса — не вызывает ничего кроме тупой звериной злобы. Просто из-за того, что раздражает барабанные перепонки.
— И так и так, товарищ полковник…
Про себя решаю — и черт с тобой. Хочешь высылать — высылай. Целее буду. Подальше от всего этого беспредела. За аморалку еще мне будет выговаривать, козел. [42]
Но полковник видимо тоже перегорел. И его тоже по-человечески можно понять. У меня головняков — не продохнешь, а он командир. Так что получается все наши головняки — и его головняки тоже.
42
Об уровне оснащенности Ирана — говорит тот факт, что Иран был единственной страной, куда США поставили самолеты F14 Tomcat, он же должен был закупить 200 F16 став первым зарубежным покупателем этих машин. Британский танк Челленджер — был разработан для Ирана, для самой Великобритании он считался слишком дорогим. Мерседес G-класса был разработан как армейский джип — но не для Бундесвера, а для армии Ирана, для Бундесвера он был тоже слишком дорогим. Там было современное автомобилестроение, темп роста экономики в 70-е превосходил японский. По плану — к 1990 году в стране должно было быть 20 АЭС
В времена оные (то есть советские) аморалка, тем более такая — служила основанием для немедленной высылки с такой сопроводиловкой, что ни одна тюрьма не примет. Сексуальная революция обошла СССР стороной — остается только удивляться с какой садистской решимостью первое в мире коммунистическое государство проводило пуританскую политику, делало вид, что дети в капусте находятся. Именно это — как я убежден — послужило одной из главных причин глубокого отторжения молодежи от государства
— Что у тебя там сделалось?
— Машину подорвали. У дома. Килограмм, не меньше.
— Ого. Повторяется с завидной регулярностью, не находишь?
— Да чему тут завидовать…
Завидовать тут и в самом деле нечему.
— Кто? Американцы? Халифатчики? Местные?
— Не знаю… — говорю совершенно искренне. И в самом деле — не знаю.
— Что с твоим агентом? Так и пропал?
— На связь не выходил.
— Значит, убрали его, а теперь пытаются убрать тебя — подводит итог шеф — заигрался ты что-то в игры. Ты думаешь, что ты в одиночку что-то решишь?
— Попробую. Что касается моего молчания — знаете, чем оно вызвано. Второго Потеева мне не надо. Одного нам всем хватило.
— Да перестань ты! Мне непонятно только одно. Если американцы ищут агента — почему они тебя пытаются убить, а не похитить? Мертвый ты им ничего не расскажешь. А если агент мертв — какого черта они пытаются убрать и тебя? Ведь ты уже им не опасен.
— Могут быть не только американцы…
Шеф думает. Потом спрашивает.
— Играешь на свой страх и риск. Если что — я первый ничего знать не хочу. Что планируешь делать?