Почему так жестоко, спросите вы? Да так. Имелись у меня коекакие подозрения на сей счёт. Так что, лучше уж пить то, к чему привык. А за последствия содержимого моей бутыли я мог ручаться стопроцентно.

Иммунитета к "Белому медведю" нет. И валятся от него даже самые закалённые выпивохи. А похмелье… Это просто жуть. Наверное, Данте привиделся его Ад после знакомства с "Белым медведём". Что же касаемо закуски, то здесь царит абсолютная демократия. Полная.

Можешь закусывать лимоном, а можешь схарчить под это дело кусок сала. Липильсинка тоже сойдёт, равно как и клейкая, невесть как попавшая в карман карамелька, с налипшими на обёртку крошками табака.

Его величества Павла IV парижский городовой произнёс тост. Предложив поднять бокалы за прекрасных дам. Как здесь отсутствующих наших жён и любовниц, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб никогда им не познакомиться, так и вообще за лучшую половину человечества в лице панны Вандочки.

Чокнулись. Выпили. Закусили, чем Бог послал.

– Ещё по одной?

– Обижаете, господин хороший!

Разлили ещё.

Я достал новую бутылку, а вагоновожатый принёс яблок и американские рыбные консервы. Процесс пошёл и, войдя в накатанную колею, практически не нуждался в чьей либо инициативе. Наверное, таково уж свойство загадочной русской души пить до упаду. И неважно, что мы ехали по местам, бывшими у нас Польшей, а поездная бригада состояла напополам из немцев и французов. Была бы водочка, как говорится. И, если уж лёд тронулся, господа присяжные заседатели…

Уже выпили и по третьей, и по четвертой под какойто совершенно двусмысленный тост, сказанный милой попутчицей. И под застенчивое "на брудершафт", которое промямлил проводник, попытавшись при этом обслюнявить румяную щёчку дамы. За окном стемнело окончательно, стук капель по стеклу стал громче, явно перекрывая мерное звучание колёс. Вода, подчиняясь силе тяготения и одновременно слушаясь инерции поезда, создавала причудливые узоры не стекле, искажая отражения наших хмельных и счастливых лиц.

Внезапно над головой загремело, и я невольно выглянул в окно. Тучи, выхваченные молнией, вспыхнули фиолетовым цветом, создавая фантасмагорическую картину, усиленную водяным рисунком.

– Скажи друг, настойчиво теребил вагоновожатый мой рукав. Разве ж это по совести. Я всю жизнь в Империи живу. И батя мой жил, и дед. И прадед.

Я терпеливо слушал перечисление всей родни до пятого колена.

– А они мне: "сменить фамилию не считаем возможным". Ну, скажи мне, ответь. Ну какой я, к чёрту фон Рауф?

– Чем плохо быть Рауфом?

– Дык… Ик… Дык в душе ж я Романофф.

– А чем хорош Романофф?

– Бля буду. Попытался обнять меня он. И вправду, ну их всех… Ты… русский человек! И сразу понял душу русского. И немца ик… понял…

– Я не русский, вздохнул я. Я полуполяк, полуеврей. У меня мама в девичестве носила фамилию Кацнерманн.

– Все равно, ты русский! не унимался вагоновожатый Ты думаешь порусски, ты понимаешь русскую душу.

– Деловто. После трёх стаканов.

– …потому что все мужчины двуличные развратники. Игриво объясняла господину панночка. Любая женщина это знает. Низменные, примитивные удовольствия вот всё, что вам надо от женщины. И совершенно никакой утончённости.

Замечательно… Особенно, если учесть, что, мило беседуя с попутчиком, она другой рукой шарила в ширинке бравого полицейского, расплывшегося в улыбке от блаженства.

– …ты ж меня понимаешь, не отпускал мой рукав вагоновожатый. Только ты один понял. Русский человек всегда русский человек. Ну и что, что фон Рауфф. Ты, братуха, самую суть понял!

Мутным взглядом я окинул купе. "Истинно русский" наклонил пустую бутылку над стопками, с недоумением глядя на отсутствие живительной влаги.

"Котик, миленький, ещё сто грамм". Анекдот с далёкой Родины так и просился на язык. Вместо этого я сходил в своё купе и принёс ещё бутылку "Белого медведя".

– Вот русский человек! завопила страждущая душа, и вновь полезла обниматься.

Дальнейшее, к стыду моему я помню смутно. Должно быть, в полном соответствии с марксистскоматериалистическим учением, о котором в этом мире никто не слышал, количество перешло в качество. Кажется, бравый полицмейстер сошёл с дистанции, и я занял вакантное место, принявшись слизывать остатки помады с панночкиных губ. И вдруг стало мокро и совершенно нечем дышать.

Не соображая, что делаю, я заработал руками и… вынырнул на поверхность. Вокруг, куда ни глянь, водная гладь. Метрах в четырёх от меня виднелась голова нашей любвеобильной спутницы. Както странно посмотрев на меня, она глубоко вздохнула и нырнула. И, как говориться, с концами. Прошло минут пятьсемь, прежде чем я осознал весь ужас создавшегося положения.

Я в чужом коридоре. Вернее в тупике. И попался, как последний идиот. Это ж надо, быть взятым в плен женщиной. И, надо признать, это профессионал. В невольном восхищении я позволил себе улыбнуться. Как пацана "сделала". А ято, наивный, предпринял "меры предосторожности" в виде убойной силы "Белого медведя". Да, судя по всему, ей на это тьфу и растереть. Да и "убежище" её как нельзя располагало к такого рода мероприятиям.