— Девочка! — восклицает она в испуге, как в ту ночь, когда увидела у маленькой дочери на коже пятна ветрянки.

Дорис выбежала из-за стола, Андреас — за ней. Он прошел в их комнату, где они жили вместе еще до свадьбы, сел к ней на кровать и нежно погладил по голове. Плечи ее вздрагивали, — она плакала. Ласка Андреаса немного успокоила ее.

— Я же не насовсем исчезну, — сказал он тихо.

— Исчезнешь! — воскликнула она. — Исчезнешь! — В ее голосе звучало отчаяние.

— Ты сможешь приезжать ко мне. Кроме того, у нас будет отпуск…

Наконец она подняла заплаканное лицо и взглянула на него. От мысли о том, что долгие восемнадцать месяцев она будет вынуждена жить без него, перехватило дыхание.

— Ты никогда не должен забывать о том, что я жду тебя, — промолвила она. Это прозвучало как предупреждение. — Каждый день, Анди… С раннего утра до вечера… Каждый час без тебя будет для меня мукой.

— Дорис! — Он нежно положил руку ей на плечо, но она отшатнулась он него.

— Ты не должен меня сейчас целовать, — сказала она. — Всегда помни о том, что начиная с сегодняшнего числа каждый день для меня мука. Восемнадцать месяцев, целых восемнадцать месяцев! Ты должен приезжать, как только у тебя появится возможность, Анди. Ты обещаешь мне?

— Честное слово! — воскликнул он и улыбнулся, желая ее ободрить.

Она протянула к нему руку:

— У тебя есть платок?

Они вернулись в столовую, чтобы не обижать мать, которая так старалась с этим обедом. Матери не хотелось мешать молодым при расставании. Она навсегда запомнила день, когда ее муж был призван в армию и отправился на войну. Она, конечно, понимала, что нельзя сравнивать эти два события. Сейчас это не было связано с фронтом, с бомбежками, с похоронными извещениями. Сейчас все было по-иному. «Солдаты мира» — так их называют в газетах. Но для нее все осталось по-прежнему. Тогда плакала она, сейчас плачет ее дочь, и все это в итоге отзывается на ней…

Голос из репродуктора оторвал Дорис Юнгман от воспоминаний о событиях, происходивших более двух месяцев назад. До конечной станции оставалось две остановки. Вагон был уже почти пустой. Парнишка теребил отца за рукав и показывал на лейтенанта:

— Папа, послушай, там кто-то пикает.

Дорис Юнгман улыбнулась.

— Это потому, что у него птичка, — объяснил папа своему отпрыску и смутился, так как заметил, что его слова поняты не совсем правильно. — В клетке, конечно, — поспешил добавить он.

Лейтенант тоже ухмыльнулся. Он жестом пригласил мальчика к себе и снял с клетки покрывало.

— И не одна, — промолвил он. — Парочка!

В клетке порхали две лимонно-желтые канарейки.

— Караулы, равняйсь! Смирно! — скомандовал капитан с красной повязкой на рукаве.

Перед ним стояли лейтенант, два унтер-офицера и восемнадцать рядовых. Офицеры были вооружены пистолетами, солдаты — автоматами.

Выражение лица капитана было серьезным, даже холодным, говорил он громко и четко, что сразу выстраивало мысли стоящих перед ним людей в определенном направлении, каждое слово западало в их сознание.

— Дежурный по караулам с двадцать пятого на двадцать шестое июня — капитан Кох. — Он помолчал, не поворачивая головы, скользнул еще раз взглядом по лицам подчиненных, прежде чем скомандовать: — Караулы, напра-во! Шагом — марш!

С этой командой двадцать один воин мотострелкового полка «Шарнгорст» приступал к выполнению боевой задачи, которая от каждого из них требовала особой дисциплины, мужества, выносливости и повышенной бдительности.

Караульная служба — это боевая задача. В течение 24 часов этим воинам будет доверена охрана служебных помещений, жизнь товарищей и безопасность боевой техники и снаряжения. Их пистолеты и автоматы заряжены боевыми патронами, и каждый из солдат имеет право, руководствуясь приказом командира или исходя из собственного решения, подсказанного долгом, применить оружие, если этого потребует обстановка.

Минута молчания придает особую весомость команде. Затем дежурный по караулам вызывает к себе начальников караулов и вручает им пакет со старым и новым паролями.

После возвращения начальников караулов на свои места капитан подает команду:

— Караулы, напра-во! Шагом — марш!

Он смотрит на маленькое подразделение, марширующее по направлению к главному входу, и лицо его теряет ту строгость и холодность, которые только что на нем проглядывались.

Казармы, вспомогательные службы, автопарк мотострелкового полка «Шарнгорст» располагались в добрых четверти часа ходьбы от конечной остановки трамвая, на возвышенности, заросшей сорокалетними тополями. Здесь же находились Дом культуры, спортзал и выстроенная два года назад котельная. Почти три гектара земли в сторону улицы были обнесены высоким забором из кованых железных прутьев, а по остальным сторонам установлена сетка с колючей проволокой наверху. Подступы к забору освещались прожекторами с пяти сторожевых вышек.

Развод караулов проводился ежедневно в одно и то же время. Четкость караульной службы часто проверял сам командир полка подполковник Зенкбаум. Во время пребывания в Советском Союзе на него произвели особенно сильное впечатление три вещи: парад на Красной площади, картина Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» и молдавский коньяк «Белый аист». Не только из-за этой поездки, но и из-за высокого роста — 189 сантиметров — солдаты, офицеры, жена, сын и две дочери за глаза называли его «Спасская башня».