Подполковник Зенкбаум был убежден, что в смене караулов, вне всякого сомнения, заключается задача укрепления дисциплины и воинской морали. Поэтому далеко не случайно он выбрал себе кабинет в штабном здании с таким расчетом, чтобы иметь возможность ежедневно, если позволяли обстоятельства, наблюдать из окна эту церемонию. И сегодня, как всегда, и старый, и новый дежурный давно заметили богатырскую фигуру подполковника у открытого окна.

Во время смены караула главный вход в городок был обычно закрыт. Прибывающие автомашины ждали, пока новая смена не заступит на пост у проходной. Перед закрытыми решетчатыми воротами сегодня стояло несколько человек. Лейтенант Винтер с клеткой был среди них. Он поискал глазами женщину, ехавшую вместе с ним в трамвае, но ее нигде не было видно. На пустынной дороге к казарменному городку он ее нагнал и поинтересовался, не идет ли она к кому-либо из военнослужащих полка. Ему понравилось ее поведение в трамвае и, поскольку он знал, как долго длится процедура вызова того или иного солдата в комнату для посетителей, захотелось помочь женщине. Но она не поддержала беседу и взглянула на него с неприязнью.

«Милая, я ведь даже не родственник тому толстяку», — подумал лейтенант и ускорил шаг, намереваясь пройти проходную до начала развода, однако не успел. Пришлось дожидаться конца церемонии, а молодая женщина так и не появилась. «Где она могла задержаться? — спрашивал он себя. — Кроме служебных построек здесь вокруг только картофельные поля, несколько мачт линии высокого напряжения и бассейн. Может быть, она вернулась?»

Раздалась громкая команда, и вскоре лейтенант Винтер со своей клеткой прошел через проходную на объект.

Два унтер-офицера — разводящие сменяющейся и заступающей смены — проходят на первый пост. Все идет без задержки, только у смотровой вышки в юго-западном углу объекта случилось маленькое, не замеченное разводящими происшествие. Между докладами постовых: «Пост сдал», «Пост принял» — сменяющийся прошептал новому постовому, едва шевеля губами: «Не поднимай шума. Это из нашего второго взвода».

У подножия вышки новый часовой сразу заметил молодую женщину. Она ходила по узенькой тропинке между полем и забором, изредка поглядывала на часы, на казармы и вновь принималась ходить взад и вперед. Часовой подумал: если он не заметит свидания у забора, он нарушит инструкцию. Но если она надолго… «Ну вот, пожалуйста, девушка, идет твой милый. Вам крупно повезло, что на вышке оказался я. Если бы на моем месте был, к примеру, Плинцман, он немедленно поднял бы тревогу. Я — совсем другое дело. Я страшен только классовым врагам и пьяницам, которые приходят сюда, перебрав пива. Ну, с тебя, солдат, причитается. Обоим хорошо. Комната для посетителей, ей-богу, для этого не подходит. Там, конечно, достаточно места для того, чтобы мама развернула и передала пакет с домашним печеньем или папа великодушным жестом достал бумажник. Я тоже бывал в подобных ситуациях. А за соседним столом обязательно расположится какой-нибудь старый вояка лет за тридцать, уже резервист, и пойдут разные байки про милых деток, заготовку картофеля, дворняжку, которую завели соседи. Десять лет совместной жизни с милой женушкой. Поцелуи при встрече, поцелуи при расставании, и все это непременно на глазах у собравшейся публики. Нет, лучше уж свидание у нашего решетчатого забора. Только не слишком долго задерживайтесь там, внизу! Да смотрите, чтобы проволока не расплавилась… Ну, старик! Я больше не могу закрывать на это глаза».

Поцелуй. Проволочный забор отпечатался на лицах, но они этого не чувствуют. Нежное прикосновение рук заменяет объятия. Наконец Дорис освобождается от розового тумана, в котором теряются все мысли. У нее перехватило дыхание.

— Я… Я не понимаю тебя, Анди, — говорит она заикаясь.

Он нежно прикасается губами к ее пальцам:

— Пятьдесят три дня! Как мне было тяжело без тебя!

— Послушай! Ты не должен подписывать рапорт о зачислении на сверхсрочную, ты слышишь меня?

— Я тебя люблю, Дорис!

— Иди и скажи им, что это было поспешное решение, что ты передумал. Говори им что хочешь, но не делай этого!

— Будь благоразумна, Дорис!

— Это ты, Анди, ты сейчас должен быть благоразумным! — Она через сетку схватила его за руки. Нежность отступила: слишком сильным было ее возмущение. — Быть сверхсрочником, как будто в этом сейчас крайняя необходимость! В наше-то время, когда все твердят о мире, о разоружении. А ты?… Ты оставляешь меня одну на годы!

— Дорис, пожалуйста, — произнес Андреас так осторожно, как только мог. С момента получения ее письма, написанного два дня назад, он надеялся, что она все обдумает и не будет так горячо протестовать. Но все было значительно хуже, чем он мог предполагать. А ведь тогда, подумал он, речь шла о продлении срока службы не на такое большое время. — Я очень нужен здесь, Дорис, — сказал он. — Лейтенант Винтер убежден, что я обладаю всеми качествами, необходимыми солдату, и товарищи в моей партийной группе убеждены в том же.

— Почему обязательно ты? — спросила она и взглянула на него. Ее серо-зеленые с золотыми искорками кошачьи глаза становились иногда холодными, как льдинки. — У тебя жена, хорошая профессия — механизатор на строительстве. На работе тебя ждут. Что, для армии не хватает холостяков?

«Почему она не хочет меня понять?» — подумал Андреас и почувствовал усталость, как после бессонной ночи. Он обернулся и посмотрел на казармы.

— Унтер-офицеры и офицеры у нас почти все женатые, — сказал он. — У них жены и дети, они также имеют гражданские профессии, и если они все после окон…

— Ты что, не понимаешь, что ты все разрушаешь? — перебила его Дорис. Она уже овладела собой и говорила спокойнее, не так агрессивно, как раньше. — Посмотри вокруг, Анди. Долгая разлука — яд для брака. Это правило без исключений. Бекеры — развелись, Эва и Герд — развелись, и с твоим братом скоро это случится, если он не прекратит свои длительные командировки для монтажа.

— Но, девочка, можно найти и сотни противоположных примеров.

— Да, — спокойно сказала Дорис, — например, твои или мои родители. Женаты больше двадцати лет и счастливы. А знаешь ли ты почему? Потому, что они все время вместе! Днем они на работе, но вечера, выходные и праздники полностью в их распоряжении. Их нельзя разлучить. Это часы, когда брак скрепляется.