– Вы лежите, Алексей, не разговаривайте, я доктора позову.

Она разыскала Грачева и привела его к Вознесенскому. Сама ждала за дверью. В копилке ее девичьей памяти уже имелось несколько смертей небезразличных ей людей. Сейчас она была полна решимости побороться со смертью. Хотя бы ради матушки Александры, которая когда-то давно, в другой жизни, гладила девочку Асю по голове.

– Будем наблюдать, – коротко резюмировал доктор и разрешил покормить жидким.

Ася побежала в кухню, где хозяйская кухарка готовила обед.

Вернулась в палату с миской бульона. Вознесенский молча и будто бы все еще недоверчиво наблюдал за ней.

– Это действительно я, а вы действительно живы, – твердо сказала Ася и села на табурет между кроватями. – Вам не помешает поесть.

– Не помешает, – попытался улыбнуться Алексей.

Ася стала кормить его с ложечки, после каждого глотка заставляя прислушиваться к себе. Нет ли боли в животе? В горле?

– Как вы сюда попали? – шепотом спрашивал он между глотками.

– Обещаю рассказать, как только вы поправитесь.

– А если не поправлюсь? Так и унесу свое любопытство в могилу?

– Ну и не смешно! – строго оборвала Ася. – Ешьте лучше.

– Вы давно из Любима?

– Очень давно.

– Вышли замуж?

– Слишком много вопросов, господин подпоручик!

– Поручик.

– Вот как? Поздравляю.

– Значит, не вышли. От наших письма получаете? Как они?

– Нет, я… Мы не переписываемся с Машей. Так получилось.

– Но почему?

– Ну вот, бульон пошел вам на пользу, вы разговорились. Мне пора.

– Вы придете? Приходите скорее, Ася.

– Если вы не станете задавать вопросов.

– Обещаю.

Вечером все так же в своем кресле ее ожидала Софья Аркадьевна.

Ася покачала головой:

– Снова вы не ложитесь!

– Тиночка, ты обо мне не тужи, на том свете отосплюсь. Расскажи, что сегодня было. Неужели новые раненые прибыли? Саввишна говорила, флигель забит?

– Да, бабушка. Раненые все прибывают, медикаментов не хватает, врачи не высыпаются, санитары шевелиться не хотят. И еще… Вы знаете, я сегодня встретила своего земляка. Более того, он брат моей гимназической подруги, ужасный был задира в детстве… А теперь лежит абсолютно без сил, и врач был уверен, что он сегодня умрет. Но он, кажется, поправляется.

– Вот ведь как бывает… А что у него?

– Истощение. Доктор считает, что он долго голодал, а потом еще и замерз на снегу. А у нас его отогрели, вот он и пошел на поправку.

– Надо же! – оживилась старушка. – Вы знаете, Тиночка, что я подумала – раз уж он ваш хороший знакомый и у него нет ранения, то не поместить ли его у нас, наверху?

– Бабушка! Думаю, это лишнее…

– Ведь ему необходимо диетическое питание, особый уход… Я сама могла бы чем-то помочь. А то чувствую себя какой-то старой ненужной вещью.

– Как вы можете наговаривать на себя что-то подобное? – возмутилась Ася. – Вы отдали свой дом под военный госпиталь! Постоянно помогаете всем, чем можете!

– Ну, ну, ну! И все же это гораздо меньше того, что делаешь ты.

– Я… я должна что-то делать.

Да, она сразу поняла, еще год назад, что должна постоянно что-то делать. Только так она сможет победить острую колючую боль души. Тогда это оказалось спасением для нее.

Она хваталась даже за то, о чем ее не просили. Приползая к себе наверх, она заставляла себя тщательно вымыться и падала в сон как в пропасть. То, что прошли все сроки ее женских недомоганий, поначалу ее не смутило. Она списала это на переутомление, а потом и вовсе забыла думать об этом. Работа не оставляла времени на мысли о себе. Она поняла, что беременна, когда начал округляться живот. Моясь вечером, как обычно, в холодной, она увидела себя в зеркале и застыла. Ошпаренная подозрением, Ася повернулась. Показалось? Она встала к зеркалу боком. Живот, обычно плоский, упруго торчал. На ощупь он был жестким, и как она ни пыталась его втянуть, он продолжал выпячиваться, заявляя очевидное. Неужели это возможно? Господи!

Ася торопливо нацепила платье, застегнула все пуговицы. Ее кашемировое платье, сшитое в стиле «гимназистка», имело широкую юбку, а сверху – пелерину. Платье сестры милосердия и вовсе напоминало одежду монахини – было широким, без затей. Пожалуй, какое-то время она сможет скрывать. Допустим. А дальше? Как только в госпитале узнают, ее уволят, это ясно. Куда она пойдет?

Ася смотрела в зеркало и спрашивала себя: что делать?

И ответ у нее находился один: как можно дольше скрывать. А там – будь что будет. Ася держалась стойко. Она работала как машина, научившись отключать эмоции. Вскоре она даже стала чем-то похожа в поведении на Елену Павловну – строгая, немногословная. С каждым днем ей становилось все тяжелее работать, к концу зимы она стала задыхаться, поднимаясь к себе наверх после работы. Теперь постоянно перед ней даже ночью стоял вопрос: как быть дальше? В молитвах, которые Ася возносила Богу по вечерам, была одна-единственная просьба: позаботиться о ней и ребенке. Сама она выхода не видела.

Весной, когда мартовский рыхлый снег посерел и заметно просел вдоль дорог, а на проталинах в саду стала деловито прогуливаться большая черно-серая ворона, Ася родила мальчика.

Она почувствовала недомогание еще днем, во время дежурства, но не придала этому значения. Вечером, зайдя переодеться в холодную, Ася внезапно почувствовала резкую боль и поняла, что не сможет сделать ни шагу.

Не дождавшись девушки к чаю, барыня послала на ее поиски ключницу, та и нашла на полу в холодной скрюченную от боли Асю. Поднялся переполох, послали за доктором. Слава Богу, Грачев оказался на операции, и на зов ключницы явилась Елена Павловна.